Тебя убить — тебе я обещаю. Твердо, — раздельно проговаривая слова, сказал вошедший в образ Иванов. Так сказал, что даже майор Проскурин поежился.— При чем тут я? Если это он, — поддался на угрозу Папа. Потому что исходила она из уст человека, который уже убивал. Умел убивать. И которому терять было нечего. — Это же он не согласился, а не я. Его и мочи.— Кого? Ты мне скажи, кого...— Он все равно не согласится встречаться.— А ты ему скажешь, что мне есть чем его заинтересовать.— Я говорил.— Еще раз скажешь. И еще назовешь ему один номер.— Какой номер?— Не важно какой. Он поймет, какой. Скажешь, что за гражданство его страны я выложу еще больше.— Гражданство? Ты говорил — за визу.— Было — за визу. Теперь — за гражданство. Эти цифры меньше, чем на гражданство, не тянут. Мне не нужна виза. Мне нужно гражданство.— Зачем?— Мне в этой стране тесно жить.Папа замолк. Заявка на гражданство была серьезной заявкой. Очень серьезной заявкой. Миллионной заявкой. Потому что когда Папа, по случаю, вел толковище за чужой паспорт, меньше миллиона баксов, вложенных в их экономику, с него не запрашивали.Раз Иванов замахнулся на гражданство, значит, у него есть товар. Который тянет на зеленый «лимон». И та виза была не более чем туфтой. Поводом для встречи. На которой он начал бы базар за гражданство. Использовав его, Пану, как повод для знакомства с Импортным. С Джоном.А теперь, когда Импортный дал от ворот поворот, Иванов выложил козырную карту, которую берег на конец игры. Но не последнюю, потому что другие приберег для встречи...— Потревожь его, — показал на Трубку майор Проскурин.— Ну ты что там, умер? До меня, — спросил Иванов.— А если я откажусь? — снова спросил Папа.— Я его все равно найду. И скажу, что ты был испорченный телефон. Между мной. И им. И из-за этого он не узнал то, что очень хотел узнать. И он сильно тебя за это не полюбит. Впрочем, тебя это волновать уже не будет... Круто Папу взяли. За жабры. Не дохнуть.— Ладно, я понял. Я попробую поговорить с ним еще раз. Говори цифры.— Ноль. Двенадцать. Сорок один. Запомнил?— Запомнил.— Повтори.— Ноль. Один. Два. Четыре. Один. * * * — Ноль. Двенадцать. Сорок. Один, — сказал Папа.— Куда вы звоните?— На вокзал. В пригородные кассы, — сказал Папа. Что означало, что он будет ждать у пригородных касс.Так его учил Импортный. Чтобы на «хвост» не сели менты. Вернее, чекисты, которые в сто раз хуже ментов.Похоже, Джон клюнул. Потому что сказал «Куда вы звоните». Если бы он не захотел встречи, он сказал бы «Вы не туда попали». Как говорил почти всегда.Видно, те цифирьки не простые. Видно, они что-то значат. Что-то такое особенное...— На вокзал, — сказал Папа водителю. — Остановись здесь.— Но до вокзала еще...— Не базлай. Вставай где сказали.Машина припарковалась в неположенном месте. Но это было неважно. Папа не парковался там, где надо. Папа парковался где удобно.— Жди здесь. И вы ждите, — остановил Папа охрану.— Мы не должны...— Вы не должны делать, чего я вам не сказал. Я не сказал идти. Я сказал ждать. В машине.Охрана захлопнула дверцы.Папа пошел один.Папа редко ходил один. Обычно Папа ходил с охраной. Либо под конвоем. Один он ходил только на сходки авторитетов. Так было положено. Ходить одному и пустому, без шпалеров и перьев. И еще ходил один сюда, на вокзал. Но не из-за того, что уважал Импортного так же, как авторитетов. И не из-за того, что за Импортным стояла самая богатая в мире страна. Просто Импортный был выгоден Папе. Потому что согласился на условия Папы. На розницу. Когда ты мне, я тебе. Без всякого протокола и росписей в ведомости.А еще за Импортным стояли новые возможности. Которых Папа не понимал, но чуял нутром. Папа всегда чуял опасность и чуял выгоду. И потому принял правила предложенной игры. Со звонками, перезвонками, объявлениями в газетах, контрольными, когда никуда не идешь, но идешь, где надо и когда надо, встречами и прочими заморочками.И еще с пригородными, как сегодня, кассами.Папа шел не спеша, мелким ровным шагом. Как ходят в камере и ходят на прогулках. Потому что ходят не на расстояния, а на время. На срок.Вот они, пригородные кассы. Вход. Пятое окошечко. Здесь, надлежало ждать. Но не более пяти минут. Потом уйти. Но если уйти, то обязательно пройти мимо газетного киоска.Мудреные у них правила. Не как у людей.Папа не ждал пять минут. Папа ждал две минуты. Потому что через две минуты через зал, ни на кого не глядя, проследовал Джон. Не тот Джон. Другой Джон. Которого тот обычно посылал на встречи вместо себя. Джон купил билет и прошел на платформы.Папа тоже купил билет и тоже прошел на платформы.Затем они стали ждать электричку. Сели в электричку. Проехали две остановки. Сошли с электрички. И снова стали ждать электричку, которая должна была проследовать в обратную сторону.Стали ждать, сев на одну скамью и читая газеты.Детский сад какой-то! Игра в казаки-разбойники.А может, и нет; Потому что раньше за такой детский сад прокурор лепил вышак. А Папе, за все его грехи, по совокупности, давали максимум червонец. Так что, может, и верно, что на двух электричках и без охраны.— Рассказывайте, — сказал, не отрываясь от газеты, Джон.— Вначале ты. За тобой должок.— Toт человек, который вы спрашивали, заключал сделку с нашими бизнесменами на семьсот тысяч наших долларов.— Это точно?— Это точно.— От гад, а мне сказал — на сто! Сказал, что ему опять не светит, потому что импортные барыги сбили барыш и сделка пошла не в цвет! Ну на катушках фраер! А прикидывался лохом!— Он торговал нитками? — удивленно переспросил Импортный.— Кто сказал?— Вы сказали. Про катушки.— "На катушках" значит шустрый. Как электровеник. Чересчур шустрый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132