— Я забыл сказать о пустяках. О нашем последнем долге перед покойными. Пусть о них скажет кто-нибудь другой. Шустрый, правая рука Папы, встал, выдержал минутную паузу, развернул и зачитал список «пустяков».Первым «пустяком» были надгробные памятники, заказанные скульптору, автору многочисленных памятников матери-Родине и воинам-победителям. Покойные получали роскошные скульптуры в форме плачущей матери с гирляндами и мечом или скорбящего над могилой друга со снятой каской — на выбор.Вторым «пустяком» — денежные компенсации, выданные женам, детям и престарелым родителям покойных.Третьим — обязательство каждый год и очень широко отмечать годовщину трагической даты.Четвертым... Папа сорил деньгами. Папа покупал себе пошатнувшийся было авторитет. Дешево покупал. Потому авторитет стоит много дороже затраченных им «на пыль» денег.— А теперь прошу всех спуститься в столовую... Часа через полтора поминки приобрели наконец надлежащий им вид. Кто-то пил, кто-то выяснял отношения, кто-то лежал щекой в салате.— Вот я никак не пойму, — удивлялся гость, приглашенный из провинции, в которой начинал свою трудовую деятельность один из покойников. — Он что, один их всех положил?— Один, — подтверждал его местный собеседник.— Без шпалера?— Без! Голыми руками. И еще ногами.— Тоже голыми?— Тоже.— Так не бывает. Чтобы одними руками.— Бывает.— А я говорю, нет!— Да мы сами видели!— Ты видел?— Я не видел. Серый видел.— Врешь!— Серый! Он не верит, что тот один — всех!— Точно! Всех! Один!— Как же так можно?!— Можно.— Расскажи.— Расскажу. Значит, так. Это он, — рассказчик поставил на стол стакан, — возле наши, — поставил еще три стакана, — дальше опять наши. Ну-ка дай сюда стакан!— Зачем?— Дай, говорят! И ты дай. Там наших много было. Со всего стола к рассказчику поползли пустые и наполненные водкой стаканы, вовлекая в действо все новых зрителей.— Значит, это он, это наши, это тоже наши. И еще двое на улице в машине. Дай еще два стакана. На столе замерла целая гора стаканов.— Ну! И что дальше? — все больше заинтересовывался ходом минувших событий периферийный гость.— Дальше кранты. Кровавое месиво. Первого он ухлопал вот этого, — показал рассказчик. — Ударом каблука в кадык, — и, вздохнув, осушил стакан с остатками водки. — Пусть земля ему будет пухом. Второго — носком ботинка в переносицу, — рассказчик осушил и перевернул второй стакан. — И ему пухом. Третьему свернул шею, — третий стакан.— А что же они не стреляли?— Не успели.— Во блин! Даже выстрелить не успели! — то ли удивился, то ли восхитился кто-то из слушателей.— Остальных он перестрелял из пистолетов, которые были у первых трех. Всех перестрелял! Как в тире! — Рассказчик зло опрокинул все стаканы. Кроме двух.— А эти два? — показал периферийный слушатель на стаканы.— Эти приехали позже. Вышли из машины, и их тоже, — последние два стакана упали на стол, и разлитая водка полилась на пол.— Такого не может быть! Чтобы он всех, а его никто! Не верю!— Не веришь?— Не верю! Откуда вы знаете, что это он? Если его никто не видел!— А если видели?— Врешь!— Я вру?— Ты врешь! Вы все врете. Не может быть так, чтобы один — такую кучу народа замочил.— А вот я сейчас докажу. А ну Шныря сюда давай! Шныря, говорю, давай!Быстро отыскавшиеся доброхоты нашли и притащили пьяного в стельку Шныря.— Он его видел.— Видел?— Видел. Как тебя.— Где ты его видел?— В доме. Мы на машине приехали, вышли, а тут дверь открылась. Мы глядим, он на полу сидит. И шпалер в руках держит.— Что же вы не стреляли? Или не убегали?— А не успели! Он нас троих. Тремя выстрелами. Бах-бах-бах!Ну откуда было знать перепуганному до смерти Шнырю, что стрелял в него не Иванов, а синхронно снайпер-спец, сидящий в глубине комнаты. И что остальные покойники тоже не его рук и ног дело. Что он вообще в своей жизни мухи не обидел. И что последняя его драка случилась в шестом классе с пятиклассником Петей. И ту он проиграл.— Ну что, понял! — восторжествовал рассказчик. — За секунду тремя выстрелами троих! Как из автомата!— Как из автомата, — подтвердил Шнырь и заплакал.— Ну, значит, мастак! — поразился гость.— Ха! Я тебе больше скажу. Он до того еще десяток фраеров замочил! И наших тоже! Он такой спец, я тебе скажу, что ему человека грохнуть, что тебе блоху раздавить! И даже еще легче!— И где он теперь?— Кто?— Хмырь этот.— Откуда я знаю, где? Если бы я знал где, я бы Папе сказал. Папа за него премию назначил.— Большую?— Большую.— Зачем он ему?— Не знаю. Но думаю, боится Папа.— Боится? Папа?! Его?!— Гадом буду — боится! И я бы боялся, — перешел на шепот рассказчик. — Потому что он встречи с Папой не искал. А Папа, выходит, искал. И нашел. Отчего наши пацаны и зажмурились. Так что Папа теперь у него в больших должниках ходит! И мы здесь ему не защита. Все не защита! Ну там прикинь, если он со связанными руками дюжину наших пацанов положил, то скольких может угробить с развязанными? А сейчас у него руки — развязаны! И где он бродит и что у него на уме, ни я, ни ты не знаем. И Папа не знает! И никто не знает! Один он знает! Глава 7 Иван Иванович лежал на крахмальных простынях, на койке с прикрученным к спинке инвентарным номером, в палате с ослепительно выбеленными стенами и окнами, забранными пуленепробиваемым стеклом. Рядом с койкой, на приставленном к стене стуле, сидел двухметрового роста, с необъятной шеей и квадратным подбородком медбрат.Стены, инвентарный номер и медбрат были знакомы Ивану Ивановичу. Он уже бывал здесь. И уже лежал на этой кровати. Раньше. Сразу после того, как, попав в лапы мафии, чудом избежал смерти. Но не избежал многочисленных побоев.В этой палате на одного пациента его лечили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132