Грех, да еще какой. Не только свою душу осквернить, но и чужие ду
ши ядом отравить. Это страшный грех.
РЕНЕ. Какой же грех тяжелее Ц написать такую книгу или пороть до крови пр
оституток и нищенок?
БАРОНЕССА. Оба одинаково тяжелы. Зло, содеянное в душе, столь же греховно,
как содеянное наяву.
РЕНЕ. А каков, по-вашему, Альфонс? Понесший кару от людей за свои поступки, л
ишенный возможности творить зло в жизни, он продолжает творить его в сво
ей душе.
БАРОНЕССА. Монастырский устав, дитя мое, изгоняет в равной степени грехи
и содеянные, и помысленные. Зло погибает там, лишенное корней. А тюрьма Ц
дело другое. Альфонс не может там совершать злодейство, но он вцепился в к
орни греховности, уцелевшие в его сердце.
РЕНЕ. Нет, это не так! Альфонс, тот Альфонс, которого я знала прежде, ушел от
меня, скрылся в иной, неизвестный мне мир.
БАРОНЕССА. Ты имеешь в виду преисподнюю?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Господи, ну сочинил он какие-то там дурацкие сказки, так чт
о с того? Когда-то и я придавала много значения подобной ерунде, считала, ч
то сочинительство зловредных книг хуже любого преступления, Ц то, по кр
айней мере, раз совершено, да потом и забыто. Но сейчас я думаю иначе. Книгу
достаточно бросить в огонь, и от нее останется лишь кучка пепла. Преступл
ение Ц это то, что оставляет след. Книга же, если никто ее не прочел, следа н
е оставляет.
РЕНЕ. Если никто ее не прочел? Но ведь я-то прочла.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Всего один человек, к тому же жена сочинителя.
РЕНЕ. Да, один человек, но зато Ц жена. Эта злосчастная Жюстина Ц добрая, р
анимая, печальная, нелюдимая, так не похожая на ветреную сестру стыдливо
стью и целомудрием… Полудетское лицо, огромные задумчивые глаза, белосн
ежная кожа, хрупкая фигура, тихий и грустный голос… Вам не кажется, что Аль
фонс нарисовал мой портрет Ц какой я была в девичестве? И еще я подумала:
уж не для меня ли написал он историю женщины, которую добродетель обрекл
а на несчастье и погибель? Помните, матушка, тринадцать лет назад, в этой с
амой комнате, когда я затеяла с вами ту постыдную перебранку, я еще, вслед
за графиней де Сан-Фон, сказала: «Альфонс Ц это я».
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Еще бы мне не помнить, до сих пор так и слышу эти твои слова:
«Альфонс Ц это я».
РЕНЕ. Так вот Ц я ошибалась. Я сказала совсем не то, что следовало. «Жюстин
а Ц это я», Ц вот что говорю я теперь. У Альфонса в тюрьме было достаточно
времени для раздумий. Он писал, писал и в конце концов посадил меня в темни
цу своего романа. Меня, живущую на воле, он всю без остатка запер в мрачный
плен. Из-за Альфонса вся моя жизнь, все мои бесчисленные страдания оберну
лись тщетой и тленом. Оказывается, я жила, действовала, горевала, рыдала ли
шь ради того, чтобы попасть в некую страшную сказку! О-о, лишь прочтя ее, я в
первые поняла, чем занимался Альфонс все эти годы в своей камере. Бастили
ю захватили и разрушили извне, а он свою тюрьму взорвал изнутри, и без всяк
ого пороха. Сила его воображения разнесла каменные стены в прах. Можно ск
азать, что после этого он сам, по доброй воле, предпочел оставаться в камер
е Ц он все равно был свободен. Мои многолетние терзания, подготовка побе
га, королевский эдикт, мздоимцы-тюремщики, прошения и петиции Ц все было
впустую, все было ни к чему. Этот человек, не удовлетворившись грехами пло
ти, которые неспособны насытить душу, решил воздвигнуть некий нетленный
Храм Порока. Не единичные злодейства, а настоящий кодекс Зла; не деяния, а
Догмат; не одна ночь греховных наслаждений, а бесконечная Всенощная, пер
еходящая в вечность; не рабство кнута, а Царство кнута Ц вот что замыслил
он создать. Он, который испытывал блаженство лишь раня и разрушая, кончил
тем, что пришел к созиданию. В нем зародилась некая неясная субстанция, не
кая чистейшая эссенция Зла, и образовала совершенный кристалл Зла. А мы с
вами, матушка, живем в мире, созданном маркизом де Садом!
БАРОНЕССА ( крестится ). Что вы такое говорите!
РЕНЕ. Я следовала повсюду за душой Альфонса. Я следовала повсюду за его те
лом. Я всегда была там, где был он. И что же! Внезапно его руки обрели крепост
ь стали и сокрушили, раздавили меня. У этого человека больше нет души. Тот,
кто написал такое, не может иметь человеческую душу. Это уже нечто совсем
иное. Человек, отказавшийся от своей души, запер весь мир людей в железную
клетку, а сам похаживает вокруг да знай себе ключами позвякивает. И, кроме
него самого, нет больше ключей от этой клетки ни у кого на всем белом свете
. Мне этот замок уже не открыть Ц никогда. И нет сил даже на то, чтобы просов
ывать меж железных прутьев руки и молить о милосердии… А по ту сторону ре
шетки я вижу всех вас Ц матушку, вас, мадам, Альфонса. Как хорошо, привольн
о вам там, на свободе! А он Ц он растопырил свои длинные руки так широко, чт
о достает до самого края Земли, до самого предела времен; он сгреб целую го
ру из Зла, забрался на нее и пальцами вот-вот коснется самой вечности. Аль
фонс намерен влезть по чердачной лестнице прямо в рай!
БАРОНЕССА. Господь разрушит его жалкую лестницу.
РЕНЕ. Нет. Как знать, быть может, Господь сам поручил Альфонсу эту работу. В
от я и хочу провести остаток дней в монастыре, чтобы никто не мешал мне рас
спросить Бога как следует.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так ты все-таки…
РЕНЕ. Да, это решено.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Даже если Альфонс придет сюда? Твой муж, которого ты так жд
ала целых девятнадцать лет?
РЕНЕ. Это не изменит моего решения. Альфонс… самый странный из людей, кото
рых мне довелось видеть в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23