Альфонс остановился возле сарая, где л
ежали вязанки дров, перетянутые веревками, и сказал: «Какое уродство! Пре
дставляешь, вот была бы красота Ц белоснежные березовые стволы, стянуты
е золотыми канатами!..» А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвращались с
охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у убитого зайца сердце из груди. «Вз
гляни, Ц засмеялся он, Ц вместилище любви у зайца той же формы, что у нас
с тобой…» Я тогда воспринимала все это как милые, эксцентричные причуды.
И лишь теперь бусины соединились в одну нить… В моей душе родилось всепо
глощающее чувство, неподвластное рассудку. Чувство говорило: «Раз уж теб
е удалось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памяти бусины, береги те
перь эту драгоценность, храни ее как зеницу ока». А что, если когда-то, давн
ым-давно, так давно, что туда даже не проникают лучи памяти, я оборвала нит
ь своего ожерелья и оно рассыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить
его в первозданном виде?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты имеешь в виду рок, фатум?
РЕНЕ. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь эти самые алые бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
РЕНЕ. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Все это гордыня и самообман. Ты себя просто губишь!
РЕНЕ. Я же говорила, матушка, вы не поймете. А я наконец постигла самую суть,
истину. И на этом знании зиждется моя добродетель. Можете ли вы понять, что
говорит вам жена Альфонса де Сада?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Истина Ц это кнут и сладкие пилюльки. Срам и бесчестие Ц
вот в чем истина!
РЕНЕ. Голос житейской мудрости. Извечное пристрастие племени людей. Стои
т произойти чему-то необычному, как люди сразу слетаются со всех сторон, с
ловно мухи на труп, и высасывают, высасывают из случившегося свою житейс
кую мудрость. Потом труп закопают, а у себя в тетрадочках запишут и обязат
ельно пометят: это Ц срам, это Ц бесчестье и так далее. А мне до житейской
мудрости дела нет. Я столкнулась с явлением, на которое табличку с надпис
ью не повесишь. Проще простого было бы решить для себя: мой муж Ц чудовище
, и дело с концом. Он Ц чудовище, а я Ц честная, достойная, безупречная.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь Альфонс и в самом деле чудовище! Разве нормальном
у человеческому существу возможно понять его поступки? Лучше и не пытать
ся Ц а то как бы самой не обжечься.
РЕНЕ. Так не бывает, чтобы один из супругов был чудовищем, а другой Ц обык
новенным, нормальным человеком.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене! Уж не хочешь ли ты сказать…
РЕНЕ. Не пугайтесь, матушка, не пугайтесь. Или в вас говорит любопытство, к
ак в графине Сан-Фон? Я всего лишь хочу сказать, что раз мой муж Ц чудовище
порока, то мне ничего не остается, как быть чудовищем добродетели. То, с че
м я столкнулась, не имеет имени и названия. Все вокруг говорят, что Альфонс
Ц преступник. А я знаю: Альфонс и его грехи Ц это одно целое. Улыбка марки
за и его ярость, нежность и жестокость, ласковое прикосновение пальцев к
моим плечам, когда он снимает с меня пеньюар, и рука, хлещущая кнутом марсе
льских шлюх, Ц тут одно от другого не оторвать. И красная от крови, порота
я задница Альфонса неотделима от его холеных локонов и благородного оче
ртания губ.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как ты можешь соединять высокое и низкое, благородное и м
ерзкое?! Ты сама себя унижаешь! Женщина рода де Монтрей никогда, никогда и
ни в чем не может быть поставлена рядом с марсельской… девицей сомнитель
ного поведения! Так что нечего подыскивать оправдания своему муженьку
Ц мне, матери, больно это слышать.
РЕНЕ. Вы так ничего и не поняли, матушка. А ведь мы должны мыслить и чувство
вать одинаково, если хотим спасти Альфонса. Ну как же вы не видите! Альфонс
Ц это симфония, в которой есть только одна тема Ц главная и единственна
я. Я поклялась хранить верность мужу, а стало быть Ц и звучащей в нем музы
ке. Иногда тема нежна и мелодична, иногда яростна и жестока, в ней слышен с
вист кнута, в ней брызжет кровь. Мне Альфонс не исполнял той, второй, части
Ц уж не знаю, из уважения или из пренебрежения. Но я теперь очень хорошо п
онимаю главное: если хочешь быть верной женой, надо любить не добрые слов
а и дела мужа, а истинную его природу. Обшивка корабля, плывущего по океану
, приемлет и пожирающего ее древесного червя, и чистую морскую воду.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но мы обе с тобой обманулись Ц он прикидывался не таким, к
аков есть.
РЕНЕ. Матушка, не родилась еще такая женщина, которую мог бы обмануть мужч
ина.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да уж слишком твой мужчина не похож на остальных.
РЕНЕ. И все-таки Ц мужчина. Уж поверьте мне… Но вы правы, выходя замуж, я со
всем еще его не знала. И узнала, что он такое на самом деле, совсем недавно. О
днако не могу сказать, что мне открылся чужой, незнакомый облик, Ц все ра
вно это мой Альфонс. Ведь не выросли же у него, в конце концов, рога и хвост!
А может быть, я потому и полюбила его когда-то, что угадывала зловещую тен
ь, спрятанную за веселой улыбкой и ясным взором? Невозможно любить розу и
одновременно ненавидеть ее запах.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Глупости. Просто роза имеет запах, соответствующий ее вид
у.
РЕНЕ. Откуда вы знаете, быть может, страсть к крови, одолевающая Альфонса,
досталась ему от далекого предка, ходившего в крестовый поход?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не забывай: кровь, о которой ты говоришь, это кровь… низких
женщин.
РЕНЕ. Ах, матушка, кровь есть кровь Ц природу не обманешь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ей-богу, такое чувство, словно это Альфонс со мной разгова
ривает, а не ты!
РЕНЕ. Умоляю, матушка, спасите его! Ради Бога!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23