— Пустое, любезный Бегнепес. Твой Ножовка стрелял не в меня, а в сына Сердар-бега. Да... Значит, ты говорил, что дехкане получат назад по трети собранного тобой у них зерна? Прекрасно, я сейчас же велю глашатаям объявить о том по селению.
— Но я сказал...
— Треть так треть,— перебил Бегнепес-бая Ораз-хан и поднялся с ковра, давая тем самым понять, что от этой цены за дырку в своей папахе он не отступит.— Хватит с них и трети... Правда, нукер твой — в отличие от меня, у тебя, Бегнепес, имеются свои нукеры — вполне мог переменить в Серахсе правителя. Но чем, скажи, хуже меня Говшут-хан?..
Умел Ораз-хан хватать вот так в железные клещи противившихся его устремлениям собеседников: выхватит теми клещами из огня да и бросит в полымя. И такое проделает несколько раз, пока своего не добьется. Измотав Бегнепес-бая злополучным выстрелом Гулназара-Ножовки, Ораз-хан поверг его окончательно именем Говшут-хана. Молод был тот и горяч, основную ставку делал на воинов, а богатых людей только терпел, им не потакая...
— И вот еще что, дорогой Бегнепес,— сказал Ораз-хан, уже прощаясь с гостем.— Возможно, у твоего друга, Шали-бая, имеются более важные дела... Но ведь и у меня есть кое-какие хлопоты. Да... Я намереваюсь вас с ним вместе сегодня благодарить при народе за ваши запруды. Напомни ему, чтоб он тоже сегодня возвратил своим сычмазам оставшееся у него после расплаты с правителем белуджей зерно. Люди есть люди, получив свое, они с меньшей завистью воспримут воздаваемые вам двоим почести...
— А ему и напоминать не надо, Ораз-хан,— поспешно ответил Бегнепес-бай, радуясь хотя бы тому, что не только от него уплывал жирный кусок.— Как раз сегодня мы с Шали-баем говорили об этом. Говорили мы и еще об одном важном деле, для которого хотели бы посетить тебя сегодня вечером...
— Эх-хей, сынок Сахатнияз! Выбери двух баранов пожирнее. И затевайте готовку плова... Всегда рад почтенным гостям, любезный Бегнепес-бай. Ожидаю вас после схода соплеменников, где вас будут благодарить,— ответил хозяин, провожая гостя до самой двери...— Ну, Сахатнияз, сынок, ты доволен своим отцом? — спросил Ораз-хан, когда они остались одни в юрте.
— Доволен, отец. Но почему ты прямо не приказал этому человеку вернуть дехканам треть зерна?
— Приказал бы я, сынок, а он стал бы долдонить мне о шариате и туркменчилике... Что распустится слух, будто в моем ханстве не соблюдаются эти святые законы... Ты научился читать мысли своего отца, сынок, но помыслы чужих людей для тебя еще скрыты...
— А может, этот человек не так плох, отец? Хотел же он сам вернуть людям четверть зерна. Ты, правда, добился от него трети...
•— Хотел? Он?.. Да этот сквалыга не вернул бы дехканам и зернышка, если бы друг твой, Гочмурат, затеяв драку с Ножовкой, не вручил мне тем самым в руки оружие против жадности Бегнепеса. Неудавшиеся покушения на правителей стоят дорого, сын мой. Я лишь продал свое Бегнепесу за зерно для сирот и вдов... Вот что, сынок Сахатнияз, ты бери теперь мешки и ослов и, как только умолкнут в селении глашатаи, поезжай опять на двор Бегнепеса. Что люди будут там делать, то и ты: они будут получать по трети своего зерна — и ты забери ровно треть, они станут благодарить Бегнепес-бая — благодари и ты. Без нужды нам не следует среди людей выделяться...
— Что мне делать с зерном, отец? Я же знаю, что его надо будет отвезти не домой. Не такой уж я глупый...
— Верно, сын, ты не глупый,— улыбнувшись, похлопал Ораз-хан Сахатнияза по плечу.— Отвезешь это зерно тетушкам Тяджигуль и Шемшат. А чтобы не задеть их гордость, скажешь, мол, не подачка это, а награда их мужьям за то, что арыназар-Палван и Пурли-Наездник спасли в сражении своего хана. Ты сам был тому свидетелем, сынок, расскажи там, как было дело. Пускай дети отважных воинов гордятся своими отцами...
Невероятная весть вскоре разнеслась по селению. Если бы глашатаи орали, что у чьей-то верблюдицы родился трехголовый верблюжонок или у кобылицы — семиногий жеребенок, то это известие люди восприняли бы с меньшим удивлением, чем вопли ханских вестников о том, будто бы Бегнепес-бай добровольно станет возвращать часть отнятого зерна...
Не веря в подобное чудо и дивясь, люди все же хватали мешки и бежали на подворье Бегнепес-бая.
— Эй, Гочмурат, отдай мне мешки. Я дольше тебя прожила на свете, а такого дива не видывала,— выйдя из юрты, стала распоряжаться Аннабахт.— За зерном сходим мы с Дов-летиком. А ты, Гочмурат, лучше помогай дедушке строить новую юрту...
Довлет подметил уже, как переменились его близкие после нападения на их селение бандитов и сербазов иранского шаха: его мать больше не робела, как прежде, перед старшим сыном, а руководила им точно так же, как и младшими детьми, а крепнувший в мышцах и раздавшийся в груди и в плечах Гочмурат, после того когда ему довелось защищать в бою родное селение, заметно подобрел к своей матери и охотно ей покорялся... Одного только еще не подметил Довлет, как переменился он сам. В том хотя бы, что научился подмечать перемены в своих близких и лучше понимать их поступки.
«Дело не в диве Бегнепес-бая,— подумал Довлет о словах матери.— Она не желает лишней встречи Гочмурата с Ножовкой...»
В этот момент Аташир-эфе, который возился во дворе над основой для новой юрты, отложил топор и распрямился.
— Она хвастает, что уже долго живет,— проворчал он.— Я прожил в два раза дольше и то не могу похвалиться, что видел щедрых баев. Айда, Дове, выгоняй ишаков, мы с тобой поедем взглянуть на такое чудо...
Захватив мешки, Аташир-эфе и Довлет уселись на двух ишаков и потрусили на них к подворью Бегнепес-бая, куда торопились теперь многие односельчане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133