Во всяком случае, птицы часто резко снижались над полями, но тут же, словно убедившись в своей ошибке, взмывали опять в небо и уносились прочь.
Слева, по соседству с мальчиками, трудилась на своем поле семья Мейлиса, справа — Палата-Меткого, чуть подальше жали пшеницу жена и дети Сапы-Шорника, а еще дальше — семейство Санджара-Палвана во главе с ним самим. Позади поля семьи Довлета работал Мялик со своей матерью, тетушкой Тяджигуль, до которых уже успела дойти весть о том, что отец Мялика, Чарынаар-Палван, сложил голову у стен Мешхеда. Тетушка Тяджигуль долгие годы жила в постоянной вражде со своей соседкой, тетушкой Шемшат. Бывало, они затевали между собой такую перебранку, что многие зеваки останавливались поблизости от их жилищ, чтобы насладиться дармовым развлечением. Но муж тетушки Шемшат, Пурли-Наездник, был похоронен в Хорасане рядом с Чарыназар-Палваном. Одновременно узнав о смерти своих мужей, сварливые соседки кинулись одна к другой, обнялись и разрыдались, и уже пошел второй месяц, как их и водой не разлить. Общее горе сроднило этих женщин. Вот и теперь, пожиная хлеб на своих соседствующих межою полях, они изредка перекликались между собой и одинаково свирепо по очереди поглядывали на Гулназара-Ножовку, который трудился на своем поле неподалеку от них обеих...
Жнецы на полях, терзаемые зноем, часто припадали к чашкам с прохладительным чалом и с жадностью пили этот приятный кисловатый напиток. А солнце припекало все сильнее, было безветренно, нависла и все уплотнялась духота, при которой становилось труднее дышать. Чувствуя, что вскоре и чал перестанет помогать бороться с жарой, Гочмурат обернулся и сказал мальчикам:
— Сходите-ка на бахчу. Принесите арбузов и дынь.
Хотя и кичились друг перед другом своим трудолюбием Довлет и Сапарак, но, получив такое приказание, они с радостью побросали серпы и во весь дух припустили прочь от Гочмурата, чтоб он не передумал и не отобрал у них этой внезапно подаренной передышки.
На бахче было понастроено множество шалашей: кто сеял бахчевые культуры, тот и стерег свой участок от любивших полакомиться сладкими дынями и арбузами шакалов и дикобразов, перебираясь сюда жить на летовку.
Сейчас, когда бахчевые буйно разрослись, ходить по бахче можно было только руслами пересохших арыков. Довлет и Сапарак вошли в одно из них и, вдыхая аромат созревающих дынь, стали пробираться к участку семьи Довлета.
Особенно уродили в этом году дыни. Вон лежит ребристая белая замча — сорт скороспелый, она быстро желтеет и, созрев, становится мягкой и сочной, очень сладкой и тает во рту. Если преподнести эту дыню таким беззубым старикам, как глухой Бегназар или бабушка Агсолтан, то для них это будет райское угощение. Довлет так и поступит сегодня, когда вечером будет возвращаться в селение. А пока эта дыня пусть полежит и еще немного напитается соками.
А вот под ногами лежит сетчатая и удлиненная паяннеки — сорт крупных дынь, зеленовато-серого цвета, она вот не желтеет. Зрелость этих дынь определяют по ее цвету: когда к зеленовато-серому добавляется голубоватый оттенок — дыня поспела. К этой, через которую только что переступил Довлет, такой оттенок еще не добавился — пускай дозревает.
Глаза разбегаются от разнообразия сортов дынь: голубая сетчатая, чал месек, геок бишир, гарып галдыран, ак-суйтли, гаррыгыз, гуляби, курк гунлук, шекерек... Это все мама, когда-то она у всех соседей выпрашивала по нескольку семечек разных сортов, высушивала их, бережно заворачивала в разные тряпочки и хранила в сундуке, а теперь уже всех соседей наделяет разными семенами. На этом примере она и Довлета учит: мол, всякое доброе дело, сотворенное тобой для других людей, где-то разрастется и к тебе же самому может возвратиться, мол, дали мне когда-то добрые люди семена, а теперь уже я ими всех одариваю. Аташир-эфе обычно ворчит на такие поучения Аннабахт: мол, девчонку из мальчишки делаешь. Но самому Довлету ничего не говорит, выше всего он ценит в своих внуках самостоятельность...
На небольшом бугорке, словно для того чтобы и вправду возвыситься над остальными, осанисто возлежал вахарман-падишах всех дынь. Один внешний вид этого бахчевого владыки чего стоил! Одет в розовато-желтые цвета, поверх как бы натянута ажурного плетения кольчужка, оба конца воинственно заострены, а середина — дородно-выпуклая. А каков он на вкус — пах-пах! — пальчики оближешь. И пусть начнут отрезать тебе уши, ты и тогда не сможешь отвлечься от этого лакомства! А запах! Передать невозможно!
Довлет только дотронулся рукой до стебля этого красавца, как тот сам отделился от стебля и раскололся. Сквозь трещину в дыне стали видны семена оранжевато-желтого цвета. Складным ножом Довлет проворно раскромсал это душистое сокровище, подсовывая лучшие доли своему другу, торопливо запихивая отделяемые от кожуры кусочки и в свой рот.
— Интересно,— заговорил он с набитым ртом,— существует ли на свете что-либо вкуснее?
— Нет, наверно,— кратко ответил ему Сапарак, уписывая дыню за обе щеки.
Съев дыню, мальчики положили в принесенные мешки по нескольку дынь и арбузов и, забросив мешки за спины, двинулись в обратный путь.
— Аюв, Довлетик! — вдруг окликнула сына Аннабахт, которая в это время у своего шалаша пекла чуреки на тандыре.— Я собиралась посылать к вам Айшу. Благо вы сами явились. Захватите с собой горяченькие чуреки.
Приближаясь к хлебным полям, мальчики еще издали услышали гневные выкрики матери Мялика, а когда они подошли поближе, то стали различать слова тетушки Тяджигуль, которая вроде бы ни к кому пока прямо не обращалась, а лишь выкладывала всему белому свету то, что у нее накопилось в душе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133