Воинам необходима в сражениях сила. Отощавшие, а сплошь да рядом и изможденные ваши тела в военную пору так быстро привыкают к лохмотьям и рубищам. Что поделаешь? Оружие стоит дорого. И как многим из вас, до конца обездоленным, поверх рубищ, доводится набрасывать на плечи петли нищенских сумок. Что поделаешь? Если дом ваш разрушен, а близкие убиты...
А нередко война, вознамерившись растоптать даже ваши души, вдруг берет да и вкладывает в ваши тонкие руки оружие...
Довлет и Сапарак, у которых за поясами торчало по пистолету, брели раскаленной степью за огромной отарой овец. Вываливая свой розовый язык из пасти то на одну, то на другую сторону, плелся за мальчиками изнывающий от жары верный Евбасар.
Мальчики знали, что где-то влево и вправо от них точно так же бредут за овцами многие их сверстники. Что поделать? Война. Подросткам и детям пришлось заменить на летних пастбищах при овечьих отарах всех парней и мужчин, которых устами Ораз-хана призвала родина под знамена туркменского воинства...
Но когда уходили мальчишки на летовку, то сам Ораз-хан, а за ним и молла Абдурахман, их учитель, строго-настрого приказывали не пускать в ход оружие для защиты овец, а пустить его в дело только в том случае, если придется защитить самого себя. Об отарах им было сказано: «Коль увидите, что приближаются враги, все бросайте. Удирайте, спасая себя...»
— А как мы сможем убежать, когда сербазы на конях, а мы пешие? — обратился с тревожным вопросом Довлет к своему другу.
— Удерем,— бесшабашно ответил Сапарак.— Им жратва нужна больше, чем мы. Они будут гоняться лучше за барашками, чем за нами...
Но никто из двоих друзей не думал, что им доведется проделать так скоро то, о чем они говорили.
Вдруг мгновенно спрятал язык Евбасар и, оскалив клыки, тихо зарычал. Умный пес никогда не выказывал тревоги из-за пустого...
Оглядевшись, мальчики увидели только появившийся на горизонте конный отряд.
— Может, наши это? — прошептал Довлет.
— Наших в той стороне теперь нет...
И кликнув, Евбасара, мальчишки бросились бежать в сторону своего селения. Они трусами не были. Но молла Абдурахман не забыл им внушить мысль, что в военную пору своим пожеланиям повинуются только трусы и предатели, а все другие люди поступают, как им приказали...
И все же, оказавшись на безопасном расстоянии, Сапарак и Довлет взобрались на высокий холм. И, прижимая к земле Евбасара, они хорошо рассмотрели с вершины холма, как неизвестные всадники окружили их отару и погнали ее в ту сторону, откуда явились...
— А ты говоришь, наши,— упрекнул Довлета Сапарак... Когда оба они добежали до родного селения, там уже стали
появляться другие их сверстники, бывшие при других отарах в степи. И все вместе, часто перебивая один другого, мальчики рассказали старейшинам и Ораз-хану об угоне овечьих отар иранскими сербазами. Овцы были главным богатством туркменских племен. Эти животные не только кормили, одевали и обували туркмен, но они сами и разнообразные продукты овцеводства были основой их торга и обменов. А во время войны мясо овец давало силу туркменским воинам и во многом способствовало их победам. Угнав отары серахсцев, принц Солтан-Мурад мирза обрекал серахское войско на голод. А голодный воин — это уже наполовину ослабленный воин. И если бы иранский принц ограничился только достижением этой цели, то он ее и добился бы. Но этот военачальник, как уже было сказано, возомнил себя великим полководцем...
Только Ораз-хан отпустил от себя маленьких чабанов, не забыв их поблагодарить за доставленные ими важные сведения об иранских сербазах, как к нему почти одновременно явились два гонца от Тёч-Гёка и от Аташира-эфе. Выслушав их обоих по очереди, Ораз-хан сказал Заман-аге:
— Есть все же разница между молодыми и такими старыми хрычами, как мы. Тёч-Гёк и Аташир-эфе одновременно узнали одно и то же. Но если Тёч-Гёк спрашивает, что ему делать, то ворчливый старикашка Аташир говорит, что мы должны делать...
— Сынок,— перебил Ораз-хана Заман-ага, давая понять, что он не потерпит, чтобы Ораз-хан примазывался к его возрасту,— вели своему сверстнику Аташиру, чтоб он так и сделал, как говорит.
— Ладно, отец,— улыбнувшись, ответил Ораз-хан. И оба гонца сейчас же умчались к своим отрядам. Тёч-Гёк, получив приказание правителя, ничего из него не
понял. Но он давно привык слепо повиноваться Ораз-хану, а потому сейчас же и устремился со своими джигитами в погоню за угоняющими серахский скот сербазами, будто ему ничего не известно было об устроенной впереди иранцами засаде, и производя во время преследования как можно больше шума, что ему и было велено Ораз-ханом...
У Тёч-Гёка было триста джигитов, но благодаря поднятому шуму и преждевременной пальбе сидевшему в засаде предводителю огромного иранского отряда показалось, что в западню устремилось не меньше полутысячи туркмен. Принцу Солтан-Мураду мирзе нужна была для начала хотя бы одна ощутимая победа над серахсцами, и он отрядил в дикие фисташковые заросли полторы тысячи отборных воинов. Мог ли предводитель их, Аббас-Кули-хан, недавно произведенный в наместники Серахса, не потирать теперь руки от радостного предвкушения близкой гибели большой массы сопротивляющихся его воцарению в Серахсе врагов...
Но на войне, как и во всей жизни, чаще оказывается в выигрыше не тот, кто злорадствует, а тот, кто проявляет более предусмотрительности.
Только лишь вышли шахские сербазы из засады и накинулись на джигитов Тёч-Гёка, как с тыла на них обрушились воины Аташира-эфе. Оказавшись меж двух огней, иранские воины больше не думали о победе над туркменами, а заметались в панике, ища спасения у места своей же засады, которая все больше и больше начинала походить на их собственное кладбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133