Так, в конце 1845 г. Козьмин не­сколько дней безотлучно дежурил у постели умиравшего купца Соколова, вынудил у него согласие на завещание всего капитала и всей движимости кладбищу и сейчас же после смерти Соколова, ночью, в 12 часов, опасаясь, очевидно, протестов наследников, пригнал кладбищен­ских лошадей и вывез все имущество на кладбище. Род­ственник Соколова, Рогожин, предъявивший права на­следства, так и не мог сыскать пропавшего имущества, хотя о его местонахождении прекрасно знала московская полиция, ибо подробная реляция об этой ночной операции была немедленно доставлена куда следует полицейским сыщиком. Но те же сыщики доносили, что вся московская полиция и все православное духовенство Лефортовского района, где находились дома и фабрики федосеевцев, щедро «угобжались золотым дождем», а про жандарм­ского генерала Перфильева, назначенного в 1848 г. казен­ным попечителем кладбища, сообщали, что он якобы ска­зал Козьмину: «До тех пор, пока у вас миллионы в сунду­ках будут, то как вы, так и обитель ваша просуществуе­те». Поэтому неудивительно, что московская полиция не­редко оставалась безучастной зрительницей «маленьких» нарушений права собственности, происходивших в среде преображенцев. Накопление миллионов Преображенско­го кладбища происходило теперь главным образом ком­мерческим путем. Кладбище в 40-х годах стало крупным торгово-промышленным предприятием, снабжавшим не только все федосеевские, но и поморские общины матери­алами и предметами культа. При кладбище был устроен свечной завод, кладбище торговало ладаном и деревян­ным маслом; чистая прибыль от одного масла в 1847 г. достигала 50 000 руб. Но особенно выгодна была торгов­ля иконами старого письма. Появлявшиеся в 40-х годах, как грибы после дождя, федосеевские и поморские мо­лельни предъявляли огромный спрос на иконы старого письма, и их хозяева платили за такие иконы, не торгу­ясь, огромные деньги. Преображенцы организовали в ши­роких размерах «заготовку» этих икон. Пользуясь бед­ностью и жадностью до денег православных причетников и монахов, преображенцы за небольшие суммы достава­ли иконы старого письма из московских и особенно из се­верных церквей, подменяя их искусно сделанными копия­ми, которые делались в иконописной мастерской при Преображенском кладбище. Полученный таким жульни­ческим путем товар сейчас же сплавлялся с кладбища заказчикам. Московское начальство пробовало было на­чать по этому поводу дело, но оно сейчас же было зату­шено «золотым дождем».
Капиталы Преображенского кладбища служили, ко­нечно, вовсе не целям спасения душ призревавшихся там стариков и старух, но обращались на пользу все той же коммерции. На них содержались «девки» на кладбище; для тех же «девок» кладбище купило (на имя купцов) 7 домов, где также содержалась женская резервная ар­мия; наконец, кладбищенские капиталы были постоян­ным денежным резервом для федосеевских купцов и фаб­рикантов. Мы уже упоминали, что кладбище выдавало огромные ссуды совсем без процентов или за ничтожные проценты (ссуда в 500 000 была дана всего за 4%). Но этого мало: попечители кладбища, в особенности правя­щая тройка - Козьмин, Гучков и Никифоров, без всяко­го контроля и без всякой отдачи брали из капиталов кладбища большие суммы на свои дела. Диктаторское положение Гучкова в федосеевской общине объясняется именно тем обстоятельством, что основная часть кладби­щенского капитала была у него на руках; на кладбище держали только небольшие суммы из опасения обысков. Значение кладбищенского капитала для федосеевской коммерции лучше всего иллюстрируется тем фактом, что перед пасхой, когда обычно фабриканты производили го­довой расчет с рабочими, большинство православных фабрикантов вынуждены были прибегать к кредиту, а фе­досеевцы никогда не нуждались в деньгах и не выдавали векселей.
На зависевшей от московских беспоповских центров периферии положение дел носило аналогичный характер. При каждом заводе, при каждой фабрике устраивалась хозяином часовня, улавливавшая в свои сети рабочих. В особенности выгодно было положение таких молелен в глухих лесных местностях. Большим успехом пользова­лась молельня Морозова в Орехово-Зуеве, где сам Моро­зов совершал богослужение; в Волоколамских лесах при лесопильных заводах Гучкова действовала его молельня. Промышленные капиталисты-беспоповцы сбывали свою продукцию через своих единоверцев - ходебщиков, офе­ней, лавочников и более крупных магазинщиков. Лучше всего и шире, как мы видели, была поставлена эта орга­низация сбыта у федосеевцев. Федосеевские купцы из провинции приезжали все, кто мог, великим постом говеть на Преображенское кладбище. Эти «благочестивые» съезды превращались в биржевые съезды, где заключа­лись сделки, разорялись одни фирмы, основывались дру­гие. В 40-х годах федосеевская организация по размерам своих капиталов и по сфере влияния могла смело поспо­рить с рогожской.
Но этот быстрый расцвет федосеевщины оказался чрезвычайно кратковременным. Федосеевская организа­ция была отличным орудием в процессе первого хищни­ческого периода промышленного накопления, но не могла сделаться надежной базой для постоянной, текущей экс­плуатации промышленного капитала. Для этого ей не­хватало самого главного - обеспечения наследственного права собственности. При помощи федосеевского идеоло­гического насоса быстро создавались федосеевские капи­талы и предприятия; но у каждого из федосеевских тузов возникал вопрос, что будет с наследством после смерти основателя, у которого в силу той же идеологии нет за­конных наследников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174