Через час
он подошел к городским воротам. Факелы гасли и чадили в утреннем
тумане, городские ворота были только-только открыты, возле них
стояла цепь солдат. Киссур изумился такой прыти: затем он,
однако и переодевался в желто-зеленое.
- Пропустите, - нагло обратился Киссур к офицеру, взмахнув
трехцветным лопухом.
- Ты из охраны первого министра? - ухмыльнулся офицер. Киссур
кивнул. В тот же миг Киссура подхватили под руки, а офицер с
удовольствием ударил его наотмашь.


- Киссур Белый Кречет? - переспросил Нан. Что ж - это объясняет,
почему он вернулся за своим кинжалом.
Государь лежал в постели, а Нан и молочный брат Варназда, Ишим,
сидели на ковре у изголовья. Был уже день, но в спальне было
темно. С потолка глядели звезды, луны и несколько богов.
- Где Харрада, - спросил государь. Он слегка задыхался. Я
хочу... Я его...
Господин Нан мягко, но с подробностями стал рассказывать, что
случилось с юным сыном первого министра. Варназд закрыл глаза.
"Песок из канавки набился мне в горло"... Киссур принял меня за
вора. Он не знал, что я тоже собираюсь отомстить.
- Скольких человек он убил, - спросил государь.
- Одиннадцать. Харраду, Расака, еще восьмерых в зале, и слугу,
который нес пирог. Расак был, говорят, юноша бедный и
рассудительный. Он два раза вешался, чтоб не быть с Харрадой, а
в тот раз нарочно увел своего дружка, и выпросил у него вам
двоим прощение. Киссур убил Расака первым, а Харраду -
последним. Меч прошел через позвонки и потроха, и ушел в пол
так, что я потом еле выдернул. После этого он огляделся и взял
свой кинжал. Еще он взял гуся и лепешку, он ведь был голоден.
Государь лежал, уткнувшись в подушку.
- Какой ужас, - сказал он.
Нан засмеялся в темноте.
- Киссур Белый Кречет опередил вас, государь.
- Как вы смеете, сказал Варназд, - я приказал взять его живым, я
хотел... государь замолк. Нан и Ишим тоже молчали.
- Что было дальше, - сказал государь.
Нан понизил голос.
- Говорят, он был ранен. На тропинке, которой он шел к воде,
капли крови... Он мог перебраться на другой берег только вплавь,
а ведь сейчас в воде очень холодно...
Варназд опять стал плакать, потом заснул.

Нан вышел из государевой спальни, покусывая губы. Государь
только и спрашивал, что об этом Киссуре! Великий Вей, - разве
справедливо, если этот варвар станет соперником Нана в любви к
государю! Но, увы, был только один человек, - Шаваш, секретарь
Нана, которому Нан мог сказать, что было б хорошо, если б Киссур
утонул, как бы ни обстояли дела на самом деле. Но Шаваш как
сквозь землю провалился.

Государь Варназд проснулся вновь где-то среди ночи. Раздвинул
полог. Ему было больно и жарко, небосвод на потолке кружился и
падал вниз.
- Господин Нан, - в ужасе закричал Варназд.
Дверь мгновенно приоткрылась, чиновник скользнул внутрь, вновь
сел у изголовья и взял руку. Варназду сразу стало покойней.
"Если бы мать хоть иногда так приходила ко мне" - подумал он.
Вдруг он вздрогнул.
- Нан, - зашептал государь, - скажи, мне достаточно одного
твоего слова: брал ты двести тысяч от некоего Айцара или нет? И
замышялял ли он заговор? Или нет - не говори... Только не лги...

- Заговора не было и быть не могло, - ответил чиновник, - а
деньги я взял.
Заговор, однако, был. Черт бы побрал человека по имени Дональд
Роджерс!
- Почему?!
- Потому что два умения равно необходимы чиновнику - умение
брать взятки и умение толковать о справедливости. Потому что
если бы я не взял этих денег, господин Айцар, ни в чем не
виноватый, сказал бы:"Этот чиновник ведет себя вызывающе", - и я
бы погиб. Потому что имущество чиновника заключается в связях, а
связи покупаются подарками; потому что всякий указ исполняется
лишь за деньги; потому что новый араван Харайна заплатил за свое
место шестьсот тысяч , и рассчитывает вернуть эти деньги с
народа к осени.
Государь смотрел вбок. У окна, увитого золотыми кистями
небесного винограда, чуть шевелились тяжелые знамена со знаками
счастья, и шелковый потолок, круглый, как небо, возвышался на
восемью колоннах, опирающихся о нефритовый пол, квадратный, как
земля.
- А если я казню всех взяточников?
- Араван Арфарра сделал это в своей провинции четверть века
назад. Столбы на площадях подмокли от крови, чиновников не
хватало, они сидели в управах прямо в колодках. А брали
невиданно много - за риск.
- А если я искореню богачей? Ведь это они соблазняют людей из
управ?
- Лучшие люди всегда стремятся к успеху. Если искоренить
богачей, лучшие люди будут стремиться не к обогащению, а к
власти. Дети крестьян захотят стать чиновниками, а дети
чиновников захотят остаться чиновниками. Те, кто выбился наверх,
будут казнить друг друга. Те, кто остался внизу, будут
добиваться своего восстаниями. Если люди стремятся к наживе, им
нравится спокойствие. Если люди стремятся к власти, им по душе
смута. Если люди стремятся к наживе, сердце правителя спокойно.
Если люди стремятся к власти, сердце правителя в тревоге, и он
каждый день казнит людей, предупреждая заговоры. Такой правитель
говорит: "Народ мой беден, но зато я имею больше власти". Но
разве казнить людей - это значит иметь больше власти?
- А если я узаконю рынок в нижнем городе?
- Тогда вы восстановите против себя всех тех, кто живет поборами
с незаконного рынка; всех чиновников и воров. А половина воров -
члены еретических сект.
- А если я оставлю все как есть?
- Тогда, - сказал господин Нан, - все больше крестьян будет
уходить с земли в город, и все больше честных чиновников -
уклоняться от службы. Тогда богачи будут все больше обирать
народ, а народ будет все громче говорить о том, что богачи его
обирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25