из-за его плеча выглядывал Дрихель. Сердце Ульяны Ивановны дрогнуло от тоскливого предчувствия.Увидев сестру-хозяйку, ефрейтор осклабился.– А, матка! – сказал он и, вытащив лист бумаги, сел за стол. – Как твой имя и фозраст?– На что это вам понадобилось? – осмелилась спросить Ульяна Ивановна, когда роковая запись была сделана.– Арбайтен путешь, – ответил Дрихель и, встав, покосился на постель доктора.«Ой, сопрет что-нибудь, – мелькнуло в голове Ульяны Ивановны. – И как это я прибрать не успела!»Так оно и вышло. Стуча сапогами, Дрихель шагнул к кровати, сорвал одеяло и, поднеся его к окну, внимательно разглядел на свет. По-видимому, осмотр удовлетворил его. В высшей степени аккуратно прижав одеяло подбородком к груди, он сложил его и повесил на руку, как это делают базарные торговцы.После этого он нагло подмигнул Ульяне Ивановне и произнес:– Руски шляфен фредно. Руски должен арбайтен.Ульяне Ивановне очень хотелось схватиться за кочергу, но, увы, совсем близко от нее чернело дуло автомата, угрожающе торчащего в руках солдата.Мысль об организации принудительных работ для оставшегося в селе населения принадлежала самому господину коменданту, обер-лейтенанту Ренке. Этот трус, живший последнее время в состоянии повседневного трепета за свою шкуру, изобрел целую систему оборонительных сооружений. Расположенные в лесу, примыкавшем к школе, они, по мнению, коменданта, должны были обезопасить его особу от возможных неприятных неожиданностей. Практическое осуществление этой затеи было поручено ефрейтору Дрихелю.Тяжесть труда, разумеется, меньше всего страшила Ульяну Ивановну, но одна мысль о том, что работа предназначается для врага и служит его целям, приводила ее в гнев и отчаяние. Доставленная на место работы, где было уже собрано десятка два старух, она дала волю своему негодованию.– Что же это такое, бабы, получается? – с дрожью в голосе говорила она. – Разве мыслимо в таком деле участвовать – собственных злодеев оберегать?Работа шла под надзором двух солдат, а руководил ею сам Дрихель. После двух или трех его окликов, приправленных немецкой и русской руганью, над местом работы воцарилось напряженное молчание, прерываемое только лязгом лопат, вгрызавшихся в лесную, проросшую корнями, никогда не копанную землю. Видимое усердие шло не от доброй воли, но оно глубоко возмутило Ульяну Ивановну. 7 – Ал. Шубин 97 – Чего стараешься? Или немецкое «спасибо» заработать хочешь? – сердитым шепотом спросила она соседку, маленькую, не погодам крепкую старуху, торопливо орудовавшую тяжелой и неуклюжей лопатой.– Спасибо ихнее нам без надобности, а отделаться скорей… Стыд-то терпеть неохота…Соседка только плотнее сжала губы и еще чаще замахала лопатой. Однако Ульяна Ивановна заметила, что лопата была почти пуста. Она повернулась в другую сторону и увидела сравнительно не старую еще колхозницу, с трудом ворочавшую непомерно тяжелым заступом. Отечные, уродливо толстые ноги и тяжелое хриплое дыхание говорили о тяжелой ее болезни.– На, лопатку мою возьми, она полегче, – предложила Ульяна Ивановна.Больная с благодарностью взглянула на сестру-хозяйку. Передавая лопату, та успела ей посоветовать:– Ты силенки-то поберегай… Одним глазком на лопату, а другим – на паршивца на этого смотри. Отвернется – ты и передыхни.По простоте душевной Ульяна Ивановна полагала, что ее действия и слова остаются не замеченными Дрихелем, но дело обстояло совсем не так. Ее большая, заметная и малоподвижная фигура с самого начала привлекла внимание злого и дотошного немца. Даже отвернувшись, он не переставал за ней наблюдать и прислушивался к ее речам.И каково же было удивление и испуг сестры-хозяйки, когда в конце рабочего дня она увидела устремленный на нее взгляд его светлых круглых глаз и услышала окрик:– Ти патшему не работаль, а? Стояль, а не работала. Ответшай, руски корова!Краска бросилась в лицо Ульяны Ивановны. Но как ни был силен ее гнев, она поняла необходимость соблюдать внешнее спокойствие и промолчала, что еще больше рассердило Дрихеля.– Патшему стояль, а не работаль? – повторил он и замахнулся палкой.Ульяна Ивановна побледнела.– Ты не очень махай! – сказала она. – Я не пугливая. Что же, по-вашему, и постоять, подумать нельзя?Понял ли Дрихель целиком всю фразу Ульяны Ивановны – сказать трудно, но смысл ее уразумел.

– Потумать? – фальцетом выкрикнул он. – Тумать мошет немец, руски должен арбайтен! Арбайтен фюр немец! Если руски не путет арбайтен, ер золь штербен!Вытащив пистолет, Дрихель направил его в лицо Ульяны Ивановны.И здесь, перед лицом неминуемой смерти, под дулами двух автоматов и пистолета, Ульяна Ивановна обрела храбрость.– Если думать нельзя, то и жить незачем, – громко сказала она. – Стреляй, сволочь!С упавшим на плечи платком, седая и величественная, Ульяна Ивановна шагнула вперед.Теперь побледнел Дрихель. Оглянувшись, он увидел два десятка хмурых и истощенных лиц, на каждом из которых застыло выражение ненависти, томительного ожидания и страдания.Конечно, сила оставалась на его стороне – он мог, и притом безнаказанно, убить Ульяну Ивановну, но это казалось недостаточным: целью Дрихеля было сломить упорство вставшей на его пути женщины. И одной ее смерти для этого было мало. Он сунул пистолет в кобуру и раздельно произнес:– Ти путешь умирать, но перва путешь арбайтен фюр немец. Так коворит мой немецки воля. Фот!.. Если ти путешь ошень карашо делать свой арбайт, ти, мошет, путешь шиф… Я путу смотреть твой арбайт. Фот!Оглянувшись, Дрихель выбрал густо заросшую площадку, где, по его мнению, корни деревьев и кустов особенно крепко связывали землю, и отмерил прямоугольник длиной в три, а шириной в два метра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42