брошенный на кровати старый полушубок, пустое ведро да охапка дров возле печки.Удостоверившись у старухи-соседки, что хата эта действительно принадлежит плотнику, работающему в немецкой комендатуре, Ульяна Ивановна решила дождаться его прихода, а пока, чтобы не было скучно, взялась за уборку, вложив в это дело свою ненасытную любовь к порядку.Отскабливая заросший грязью пол, она, по обыкновению, беседовала сама с собой, время от времени бросая несколько слов, не очень связных, но по которым вполне можно было судить о ходе мыслей.«Подлюга какой! – переживала она встречу с господином Ренке. – Вот уж правда святая, что в газетах пишут, – самая фашистская сволочь… Прямо ведь за воротник!.. Пьянчужка окаянный!.. Сколько лет доктор шубу носил, а теперь придет зима, куда она годится? Мерзавцы какие… Часы им золотые понадобились!.. Станет пульс измерять, а часов нет… Чтоб ему подавиться, проклятому мазурику, сколько мыла пропало…»Постепенно успокаиваясь, Ульяна Ивановна переходила к более деловым мыслям:«Придется по селу пройти, может, где молочка промыслю, а то придет голодный… А что с селом сделали, изверги! Половину выжгли… Шпана проклятая!.. И погадать-то теперь нечем… Ох, судьба наша военная!..»Нож плохо соскребывал въевшуюся в пол грязь, и это навело Ульяну Ивановну на соображение иного порядка.«Уж эти мужики!.. И все едино, что доктор, что плотник – одинаково неряхи, за собой присмотреть не могут. Чуть закурил – и на пол… А что с Арсением Васильевичем делать, ума не приложу. Обстирай его теперь без мыла… Вот уж что правда, то правда: теперь своими глазами видела, какая бывает чума коричневая…»За работой и подобными рассуждениями остаток дня прошел незаметно. И когда вечером Василий Степанович с доктором пришли домой, оба были поражены необычайным зрелищем. Ульяна Ивановна сидела на скамейке среди чисто прибранной хаты и заливалась горькими слезами. На ее коленях лежала виновница горя – варварски изуродованная докторская шуба.Доктор Великанов, намеревавшийся затеять со своей спутницей неприятный разговор по поводу злополучной находки в кармане плаща, был обезоружен, даже растроган, и решил перенести объяснение на другое время.Он даже постарался успокоить Ульяну Ивановну, сказав ей:– Да что вы, Ульяна Ивановна, расстраиваетесь? Это же пустяки.На что она сквозь слезы ответила:– Какие же пустяки, Арсений Васильевич? Может быть, вы какой особый календарь знаете, а по-моему, зима-то не за горами – медовый спас завтра. И вовсе это не пустяки, чтобы главные доктора без воротников ходили.Доктор Великанов не без горечи возразил:– Я согласен, что предпочтительнее иметь шубу с хорошим воротником, но главный врач, Ульяна Ивановна, мыслится только при наличии больницы.Это справедливое замечание заставило Ульяну Ивановну всплакнуть еще раз, теперь уже по причине, которую доктор Великанов признал достаточно уважительной.Впрочем, состояние бездеятельного горя и уныния было чуждо сестре-хозяйке. Перестав мыслить практически, она перестала бы быть Ульяной Ивановной. И нет ничего удивительного, что, весьма быстро осушив слезы, она шепотом, но очень серьезно сообщила доктору:– Арсений Васильевич, а ведь мы их, окаянных, надули!Доктор Великанов, вовсе не считавший, что ему удалось выйти победителем из первой встречи с господином Ренке, удивился.– Вот как? – спросил он Ульяну Ивановну, приподняв над очками кудловатые брови. – Я не заметил, чтобы мы их в чем-нибудь обманули, Ульяна Ивановна… Если не считать, конечно, удивительной находки в кармане моего плаща. Но…Голос доктора начал обретать неприятный металлический тембр, и Ульяна Ивановна предпочла перебить его речь:– Что уж, батюшка Арсений Васильевич, про то вспоминать! Кто старое помянет – тому глаз вон. Я про то говорю, что не все к ним, злодеям, в руки попало. Когда Мазепа скакать начал, очень многое с возу попадало.– Что с воза упало, то пропало, Ульяна Ивановна.– Как же это так пропало, Арсений Васильевич? Чемодан ваш большой коричневый, постели, сумочка моя, корзинка… Часовой-то того не приметил. Обязательно мне туда сходить да подобрать надо.– Нет, этого делать не нужно. Если вы второй раз попадетесь около запретной зоны, может быть очень плохо. Я категорически против этого… Я даже запрещаю вам думать об этом!Ульяна Ивановна всплеснула руками.– Как же, батюшка, не думать? Простынь льняных новых полдюжины, три одеяла… думочка ваша любимая.Самой Ульяне Ивановне, хорошо помнившей о любимом докторском абажуре, такой довод показался очень убедительным, но доктор Великанов остался непреклонен.– Я разлюбил ее, Ульяна Ивановна, – холодно сказал он и повторил: – Я запрещаю вам идти за этими вещами.– Пусть все пропадает, значит? – спросила Ульяна Ивановна тоном, подразумевающим, что она говорит о вещи невозможной, даже немыслимой.– Да, Ульяна Ивановна, пусть эти вещи пропадут. Вам пропадать из-за них я не позволю.Забота доктора Великанова растрогала Ульяну Ивановну до глубины души, но мысль о гибели докторского имущества была невыносима.– Там, Арсений Васильевич, и больничное имущество есть, – напомнила она.В прежнее время больничное имущество в представлении обоих было чем-то священным, но доктор и на этот раз не сдался.– Допустим. Охотно принимаю ответственность за его гибель.– Хорошо. Пусть по-вашему будет, – сказала Ульяна Ивановна, сжимая губы.Это означало, что по-докторски все равно не будет.– Я хотел бы, чтобы вы подтвердили это своим честным словом, – мягко, но требовательно сказал доктор.Чего же честное слово давать? – возразила Ульяна Ивановна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42