– раздумывал доктор. – Во всяком случае нужно отдать должное старику – он прекрасно знает свойства материала. Возьмись за эту работу я, получилось бы черт знает что: либо дерево раскололось бы, либо все поползло бы вкривь и вкось».Но, любуясь ладной и спорой работой, доктор вспомнил, что она производилась по приказанию врага, а следовательно, была враждебна и преступна.При этой мысли его охватило чувство такой обреченности, такой тоски, что ему захотелось заплакать.«Все равно работать для них я не буду», – еще раз мысленно повторил доктор, и это твердое решение несколько его успокоило.Дальнейшие его размышления были прерваны грубым и совершенно неожиданным окриком:– Эй, посторонись, очкастый. Не видишь, что ли?В пяти сантиметрах от очков доктора Великанова пролетело толстое бревно, тяжело грохнув на землю. Удар был силен настолько, что бревно со звоном подскочило.Доктор поднялся. Прямо против него стоял старик-плотник. Взор его, в упор устремленный на доктора, выражал столько холодной и безжалостной злобы, что доктор удивился.– Прошу прощенья, что не задел! – проговорил плотник, отталкивая ногой сваленное бревно.– Вы могли бы быть поосторожнее, – в свою очередь сказал доктор.– А это мы без ваших советов обойдемся, – негромко ответил старик и вдруг взмахнул рукой, занося над доктором Великановым тяжелый деревянный молоток.– Сказывай, сволочь, зачем приехал? – спросил он, надвигаясь на доктора, причем скулы его напряглись, а маленькая посеребренная бородка приняла почти горизонтальное положение.«Это смерть!» – совершенно отчетливо сообразил доктор Великанов, глядя на мастера, на лице которого была написана непоколебимая решимость нанести страшный удар.Удивительно быстро может иной раз думать человек!..«В сущности, в моем положении жизнь ровно ничего не стоит, – пронеслось в голове доктора, – но умирать трусом я вовсе не желаю».– Вы сами… сволочь! – решительно проговорил он, испуская сквозь очки сноп гневных лучей прямо в лицо плотника. – Ты немецкий наймит и предатель русского народа! Бей, мерзавец, но помни…Если бы колхозный плотник Василий Степанович Черевов увидел слезы, услышал бы мольбу о пощаде или попросту не получил ответа, он, несомненно, опустил бы молоток на докторскую фетровую шляпу, но столь определенный гневный ответ озадачил его.– Это я-то немецкий наймит? – не веря своим ушам, переспросил он, разглядывая доктора. – Да ты сам кто такой, гнида фашистская?– Я доктор Великанов! – с достоинством ответил Арсений Васильевич. – Я – советский врач и гражданин Советского Союза. Ну, что ж? Бей!..Молоток качнулся в руках мастера.– Постой… Какой это доктор Великанов? Из города?– Из города.– Бабьей хвори главный начальник?О, природа человеческая! Услышал бы доктор Великанов этакие слова раньше, не было бы конца его гневу, но сейчас он ответил даже с гордостью:– Да! Меня арестовали немцы и к вам послали работать.Молоток со стуком полетел на верстак. Степан Васильевич вытер рукой вспотевший лоб и недоуменно проговорил:– Доктор Великанов, значит?… Вот было бы дело!.. А ведь я другое решил. И ты сам хорош. Пришел, сел вроде надсмотрщика – и молчок. Еще ладно, что меня под конец облаял, а то бы…Покачивая головой, Степан Васильевич начал закуривать, причем руки его слегка дрожали.– Вот было бы дело, – повторил он еще раз. – Доктор Великанов, значит…И вдруг совсем просто добавил:– Чего только война с нами не делает?… Думал ли я когда людей убивать? Дело-то, вишь, какое получилось: прошел у нас по Полянам слух, что приехал с немцами помещик – родственник какой-то нашего прежнего барина. Понял?… А тут ты приходишь, держишься строго, молчишь, в заграничной шляпе, – ну, я и понял, что это он самый… И ежели бы ты предателем меня не назвал, быть тебе сейчас неживым…Василий Степанович усмехнулся.– А в предатели-то я потому попал, что на немцев работаю?– Поэтому, – подтвердил доктор.– Ишь как! Значит, никак нельзя на немцев работать?– Никак нельзя, – сухо отрезал доктор Великанов.– А я вот полагаю, что кое-когда и можно. И очень охотно на них работаю. Дадут мне, скажем, задание, а я его перевыполнить норовлю. Они мне работенки подваливают, а я радуюсь.– И думаете, что это хорошо?– Неплохо. Ты продукцию-то мою видел?– Не видел, но все равно нехорошо.– Да ты глянь в тот угол.Доктор посмотрел в ту сторону, куда показывал Василий Степанович, и первый раз за целый день улыбнулся: в углу, поблескивая желтизной отесанного дерева, лежало десятка полтора могильных крестов.– Теперь ты мою продукцию видел и суди сам – помогать мне или нет. Хочешь, и впрямь не работай, неволить не буду. Тогда так договоримся: если Шкода или Дрихель придут, вид такой сделаешь, будто бревно меряешь, – вот и все… Так кто я – наймит немецкий?Но оставим на время доктора Великанова и, чтобы завершить повествование об этом богатом событиями дне, вернемся к Ульяне Ивановне, покинутой нами в мрачных стенах фашистской комендатуры.К ее чести, нужно сказать, что глубоко и остро пережив выпавшие на ее долю злоключения, она очень быстро обрела свою обычную жизнеустойчивость.Практический здравый смысл безошибочно подсказал ей дальнейшую программу действий. Наскоро собрав разбросанное при обыске докторское имущество, она взвалила его на свои могучие плечи и двинулась по полупустынной улице села, разыскивая хату колхозного плотника, весьма основательно предположив, что там она скорее всего встретит доктора Великанова.Хату она нашла без особого труда, но каково же было ее разочарование, когда эта хата оказалась пустой. Об ее обитаемости говорили только следы торопливой холостяцкой ночевки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42