Шумно выдохнув, он и еще двое мужчин спихнули мрамор с порога. Глыба закачалась на канатах.
Квентин сел рядом с упавшим грузчиком. Они оба обливались потом.
– Огромное спасибо, – поблагодарил парень на родном языке, еле переводя дух.
– Не за что, – также по-испански ответил Квентин. Он вытер лоб рукой, встал и помог грузчику подняться.
Мексиканца сотрясала крупная дрожь. Мужчины смотрели на Квентина с восхищением.
– Черт побери, босс, – произнес тот, кто служил им переводчиком. – Вы ведете себя так, словно такое случается каждый день.
– Все, что человек способен пережить, не может быть слишком плохим. – Квентин сунул в зубы сигару и попытался расправить ноющие плечи.
Когда бригада уехала, осторожно погрузив мрамор на грузовик, Квентин растянулся на деревянном полу чердака, найдя редкое пустое место, не занятое каминами, постаментами, фрагментами чугунных оград и расписанными от руки плитками. Хаммер лег рядом с ним и лизнул его в щеку. Квентин ласково потрепал его густую шерсть.
– Удачный день, ничего не упало. В этом суть, правда?
Джонсон подошел к нему и присел на какой-то ящик, потирая пораженные артритом колени. Квентин закрыл глаза и чуть улыбнулся:
– Я старею, сержант.
– Ты сам себя делаешь стариком, сынок, вот в чем дело. – Бывший старший сержант говорил с тягучим акцентом уроженца Кентукки, превращавшим в нежные слова даже откровенные непристойности. – Ты скучаешь и не находишь себе места с тех самых пор, как разбогател благодаря работам твоего папаши. Что ты пытаешься доказать? Что ты не его плоть и кровь и что тебе не нужны его деньги?
Квентин заложил руки за голову и уставился на тяжелые стропила. В крыше фабрики была грубая простота, которая ему нравилась.
– Мне не нужны его деньги, – вздохнул он. “Сын должен унаследовать то, что заработал его отец. Это вполне справедливо”, – сказала Квентину мать после аукциона и поклялась, что деньги принадлежат ему. Она говорила так, словно он тоже составлял часть творчества отца, которой она также была обязана Должным образом распорядиться. Они никогда не говорили о том, что Анджела разочарована его жизнью, что ущемлена ее гордость. Но Квентин понимал, что мать по-прежнему думает об архитекторе с дипломом, о том золотом ребенке, ради которого она столь многим пожертвовала. Тот мальчик боготворил не только ее, но и Ричарда Рикони. Но этого мальчика больше не существовало.
– Деньги не имеют значения, если у тебя есть крыша над головой и ты можешь гарантировать, что она там и останется, – сказал Квентин Джонсону.
Старый солдат фыркнул.
– Это ты вычитал в твоих книжках? Ерунда.
Квентин мрачно покосился на него. Джонсон никогда не был тем человеком, которого можно было легко полюбить. Ночью в бараке в тренировочном лагере он вырвал книгу Фрейда из-под подушки Квентина.
– Ты больной на голову, парень? – прогрохотал старший сержант Джонсон. – Вот почему ты читаешь о докторах? Ты не любишь девочек, парень?
Квентин ответил громко, красный от гнева, вытянувшись по стойке “смирно”:
– Фрейд пишет о больших членах, сержант! Вы бы знали об этом, если бы прочли книгу!
– Ты назвал меня большим членом, мозгляк?
– Так точно, сержант!
За эти слова он поплатился неделями наказаний и нарядов вне очереди. Квентин ни разу не пожаловался, не попросил снисхождения. Это произвело такое впечатление на сержанта, что тот сказал ему как-то раз:
– Сынок, ты почти такой же одинокий ублюдок на этой планете, как и я.
Квентин только кивнул в ответ. Двадцать два года спустя Джонсон пробормотал с таким же восхищением, как в тренировочном лагере:
– Ты экономный сукин сын, так, что ли?
– Я знаю, сколько мне нужно для жизни.
– Ты знаешь, что тебе нужно, чтобы умереть. Я вполне мог вытащить эту махину на улицу. Ну оборвала бы она пару канатов, ну рухнула бы на их треклятый грузовик, ну и что с того? У тебя есть страховка. Ты мог купить этим парням новый грузовик. Но вот новые кости ты себе нигде не купишь.
Квентин устало сел, потягиваясь.
– “Помни о золотых цепях, связывающих тебя. Твой дух свободно парит в одиночестве”. Я прочел это в одном стихотворении, сержант. Это означает, что надо думать о том, что ты любишь. И кого. Каждый человек или вещь – это ноша, которую ты согласен нести. Если ты поднял ее, то уже не можешь бросить.
– Ты скоро ляжешь, если будешь так поступать.
Квентин улыбнулся, встал, но ничего не ответил.
Он провел в армии шестнадцать лет. Если бы он не вышел в отставку, то после войны в Заливе получил бы майора. Но армейская жизнь не располагает к мыслям и сантиментам. На службе он получил базовые инженерные знания, объехал почти весь мир, побывал во многих “горячих точках” и водил солдат в бой. Но после случая на минном поле Квентин вдруг понял, что еще не готов умереть, к тому же так далеко от дома.
Теперь он занимался тем, что ломал воспоминания других людей, а не свои собственные. В зависимости от точки зрения, его называли либо успешным торговцем мусором, либо экспертом по антиквариату. Квентин разбирал на части особняки, фабрики, мельницы, любые здания, если их составные части по отдельности стоили дороже, чем целое сооружение. Он снабжал целую сеть брокеров всем, начиная от кирпичей ручной выделки восемнадцатого века до резных фрамуг.
Квентин отошел к своему офису, отгороженному в Углу рядами шкафов с документацией, с необходимым конторским оборудованием и старым письменным столом, где расположился компьютер последнего поколения, и начал проверять сообщения, поступившие по электронной почте. Большинство заказов он получал именно так, что предполагало минимальный контакт с клиентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112