Крупная шершавая рука дотронулась до моей щеки и нежно погладила. Я тут же открыла глаза. Квентин с тревогой и заботой смотрел на меня. Я ухватилась здоровой рукой за его рубашку, как будто хотела проверить, не сон ли это, не исчезнет ли брат-медведь при первом же прикосновении. Его одежда была покрыта цементной пылью и каменной крошкой, хотя лицо и руки он успел вымыть в туалете в аэропорту. Щетина покрывала щеки и подбородок. Серо-стальные глаза выдавали напряжение последних недель. Квентина в эту минуту никто не назвал бы красавцем, но я не видела мужчины прекраснее. Он вернулся.
Мы оба не произнесли ни слова. Я не могла выразить словами свои чувства, теперь, когда он был рядом.
Во всяком случае те, в которых я готова была признаться. Я просто положила свою здоровую руку поверх его пальцев на моей щеке и сжала их, радостно приветствуя Квентина. Он поднял мою забинтованную руку и хмуро принялся изучать ее. Она спокойно лежала в его пальцах, словно раненая птица.
– Если бы я остался, этого бы всего не случилось. Артур и скульптура остались бы невредимыми.
Его глаза встретились с моими. Я сглотнула.
– Артур считает, что мама-медведица умерла.
Квентин приподнял мой подбородок. Не отводя взгляда, он сумел заглянуть мне в душу, и его душа перестала быть для меня тайной.
– Тогда мы оживим ее.
* * *
Квентин стоял перед изуродованной Медведицей и сам удивлялся той волне гнева и боли, что нахлынула на него. “Я воскрешу ее. Она не уничтожена. Я позабочусь о ней, папа, как и обо всем остальном”. На мгновение перед его глазами предстала другая скульптура, которую ждал от него Артур, не раз уже являвшаяся ему в кошмарах. “И этим я тоже займусь, чтобы получить желаемое. Ради мамы. Ради Урсулы. Ради Артура. Ради тебя, папа, будь ты проклят”.
Долг, мучивший его столько лет, будет наконец оплачен.
* * *
Все говорили, что Квентин вернулся из-за меня и из-за семейной гордости. Никто не сомневался, что он должен встретиться с мистером Джоном и поговорить с ним как мужчина с мужчиной.
Хуанита, с которой мы обменялись едва ли десятком слов со дня нашего знакомства, торопливо вошла в больничный кафетерий, где я покупала любимый йогурт Артура. Застенчивая жена Освальда, до замужества работавшая на птицефабрике Тайбера, натянула яркий свитер поверх джинсового комбинезона. На меня обрушился водопад испанских слов.
– Помедленнее, прошу тебя, – попросила я, едва успевая про себя переводить.
Она на мгновение запнулась, потом продолжала:
– Мои друзья только что видели, как Квентин подъехал к фабрике.
Я протянула ей йогурт и помчалась туда же. Расстояние от больницы до фабрики можно было преодолеть бегом за две минуты. Прохожие оборачивались мне вслед.
Фабрика возвышалась над веткой железной дороги, словно кирпичный улей. С одной стороны к ней пристроились тяжелые трейлеры-рефрижераторы. Специальные вагоны-холодильники дожидались погрузки с другой стороны. Парковка была полна машин, принадлежащих служащим и рабочим. Я простонала, пробегая мимо седана Квентина, нашедшего место на стоянке для посетителей.
– И ты его впустила, Мэдди? – обрушилась я на секретаршу в приемной. Когда-то мы с ней учились в одном классе.
Она подняла руки, словно защищаясь от моих обвинений.
– Мистер Джон велел пропустить мистера Рикони, если он здесь появится. Иди и сама посмотри.
Я была совершенно сбита с толку. Пройдя по длинному коридору, я оказалась у высоких двойных дверей. Служащие столпились возле них.
– Мы не слышали ни шума, ни криков, – обратился кто-то ко мне. – Но Рикони только что туда вошел.
Я собралась уже войти, но остановилась, прислушиваясь, и ничего не услышала. Решила было постучать, но передумала и толкнула дверь. Мистер Джон сидел в кресле у большого окна, откуда открывался живописный вид на Тайбервилл, украсивший бы любую открытку. Квентин стоял у того же окна.
Они оба повернули ко мне головы, как только я переступила порог. Мистер Джон выглядел обрюзгшим и старым, белесый пушок осенял его лысую голову. Он всегда очень хорошо одевался, отдавая предпочтение шелковым и льняным тканям, не забывая и об эмблеме компании. Но теперь передо мной был бедный старик в рубашке-гольф и мятых брюках. Его глаза за очками с толстыми стеклами, которые он всегда носил не на людях, покраснели, веки набрякли. Он явно плакал за несколько секунд до того, как я вошла в комнату. Увидев меня, мистер Джон закрыл лицо руками.
– О, дорогая, – простонал он, – я не хотел причинить боль ни тебе, ни Артуру.
– Слишком поздно для пустых сожалений, – вмешался Квентин. Его лицо оставалось холодным и печально-непроницаемым. – Мы пришли к соглашению, – обратился он ко мне. – В кампусе колледжа Маунтейн-стейт, на том месте, где стояла скульптура, будет установлена бронзовая мемориальная табличка. На ней будет написано, по какому случаю была заказана скульптура, кто ее заказал и кто ее сделал. Бетти Тайбер Хэбершем. Том Пауэлл. Ричард Рикони. – Он помолчал. – Я также должен получить письмо с извинениями, которое смогу отвезти матери.
Мистер Джон поднял голову и посмотрел на меня.
– Могу я что-нибудь сделать для тебя, Урсула?
– Мне нужны те двести долларов, что вы заставили моего папу заплатить за Медведицу. Отдайте их в фонд борьбы с полиомиелитом.
– Хорошо.
– И я хочу, чтобы вы позволили Эсме приезжать в “Медвежий Ручей”, когда ей захочется. – Мистер Джон кивнул. – Это все.
Его лицо сморщилось.
– Я бы отдал все мои деньги, все, что у меня есть, только бы повернуть время вспять.
– Я бы тоже, – прошептала я, готовая расплакаться. – Я бы вернулась назад лет на двадцать пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112