Я покачал головой, будучи не в состоянии выговорить ни слова из страха, что неординарность ситуации, которую я обрисовал в письме, может пробудить в ней чувство отвращения, которое до настоящего времени ей удавалось скрывать. Она присела рядом со мной.
– Я не стану говорить, что не предложила бы заехать в Керси, если бы знала все. Но вам нужно отправляться в Испанию. И чем скорее, тем лучше.
Меня до глубины души поразила ее горячность.
– Таков был мой первый порыв, вы угадали. Но… но ни за что на свете я не смог бы причинить Каталине беспокойство.
– Да, я вполне понимаю ваши чувства. Но Идоя… Стивен… майор, мне немного известно о таких местах. Моей матери как-то пришлось иметь дело с приютом в Рочдэйле. Они нужны, этого нельзя отрицать. Но Идоя не может быть счастлива там. Мы уедем завтра же утром.
– Я никогда не осмелился бы просить вас об этом. Кроме того, в этом нет никакой необходимости. Я совершенно уверен, что смогу сделать все необходимое, не выезжая отсюда.
Она не стала прямо отвечать мне, а лишь заметила:
– Если вы не хотите столь поспешно менять свои планы, хорошо, мы останемся здесь до послезавтра, как вы любезно предложили нам. Но послезавтра с рассветом мы отправимся в путь.
– Я должен быть вам благодарен, – сказал я. – И я действительно благодарю вас… Но, мне кажется, вы не понимаете… Я приму необходимые меры, чтобы быть уверенным, что с Идоей все в порядке, но не могу нарушить спокойствие Каталины.
Она глубоко вздохнула и помолчала несколько мгновений. Но потом вновь заговорила:
– Разве Каталина не хотела бы знать, что вы позаботились о благополучии ее ребенка? Она ведь тоже живет под властью римской католической церкви. Скорее всего, она не станет подвергать сомнению ее постулаты и правила, как это можете сделать вы. То есть, конечно, если захотите.
На мгновение я поразился тому, как просто и ясно она все изложила. Но потом сообразил, что она никак не может знать, что при мысли о путешествии в Испанию, где я окажусь так близко от Каталины, я ощутил прилив радости, хотя и прекрасно сознавал, что она беспочвенна. И еще меня охватывал ужас оттого, что я могу потревожить любовь, ставшую основой моей жизни. В свете этих двух соображений я, конечно, не мог отмахнуться и забыть о своем долге перед дочерью, но он значил для меня намного меньше.
Мисс Дурвард пошевелилась, поправляя подол платья, измявшийся, когда она опускалась на каменный бордюр. Потом сказала:
– Простите меня. Кому как не мне лучше всех должно быть известно, что вы не из тех, кому требуется объяснять, в чем состоит его долг. Вы должны понять, что только мысль о ребенке, вашем ребенке…
Голос у нее сорвался. Я молчал. А потом безо всякого удивления вдруг понял, что думаю о Томе, о том, как он потерялся, и о том, как его топтали люди и кони, когда он упал. Вспоминал я и мисс Дурвард, которая внезапно опустилась в кресло в небольшой гостиной и заплакала оттого, что не могла справиться с охватившим ее страхом, страхом из-за ребенка, который даже не был ее собственным.
– Вы правы, – произнес я наконец, – я должен отправиться в Бильбао, и так скоро, как только смогу. Но я бы хотел, чтобы вы задержались здесь подольше. Мне так давно хотелось, чтобы вы – все вы – увидели Керси. И мне неприятна одна только мысль о том, что в глазах вашей сестры я могу предстать негостеприимным хозяином… Да, вам решительно необходимо погостить у меня подольше. Все равно это ничего не изменит.
– Если не считать вас самого. Я бы с радостью задержалась здесь подольше, но как я могу требовать, даже просить, чтобы вы оставались с нами только ради того, чтобы сделать приятное мне и Хетти? Это правда, я с удовольствием погостила бы у вас в Керси, чтобы все здесь увидеть. Но в данном случае мы уезжаем послезавтра.
– Вы очень добры.
Еще некоторое время мы сидели рядом на каменном бордюре, глядя на закат. В кои-то веки у нее не было в руках альбома, и, казалось, вниманием ее безраздельно завладел простирающийся перед нами пейзаж. Над нашими головами медленно проплывали облака, откуда-то издалека прилетела цапля, чудом избежавшая ружей местных рыболовов, и резко взмахнула крыльями, опускаясь в осоке, росшей по берегу ручья. Почему-то я ничуть не удивился, когда мисс Дурвард заговорила снова:
– Благодарю вас за то, что рассказали мне окончание этой истории.
– Мне следовало сначала дождаться вашего ответа на свое последнее письмо, но мне было просто необходимо рассказать вам о том, что случилось.
– Мое письмо, без сомнения, лежит в мешке с почтовой корреспонденцией в трюме дуврского пакетбота. – Она вновь умолкла, но спустя несколько мгновений повернулась ко мне: – Нет, я не стану ждать, пока бумага и чернила сообщат вам мой ответ, когда я буду уже на безопасном расстоянии. Мой ответ гласит, что если вы когда-нибудь пожелаете отыскать Каталину в надежде добиться от нее чего угодно, то… то я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам. А сейчас… – Она улыбнулась неловко и вымученно. Должно быть, это была первая улыбка, которая когда-либо озаряла ее лицо. – До сегодняшнего дня я, пожалуй, раскаивалась бы в своем предложении помочь, сделай я его кому-либо ранее. Но сейчас вы намереваетесь найти своего ребенка…
– Да. У меня есть перед ней долг. И… – Я заговорил, колеблясь, несколько смущенный, поскольку только что принял решение. – Думаю, в свете вышесказанного, может быть, лучше, если Каталина… как вы говорите, она может захотеть узнать, что я принимаю участие в судьбе ее, нашей, дочери. Да, возможно, будет лучше, если она узнает об этом.
– На ее месте я бы несомненно захотела узнать это, – заявила мисс Дурвард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160