– Ладно, – сказал я, – на этот раз все обошлось. Но кто ты такой? Как тебя зовут? – Он покачал головой в ответ. – Твой отец не входит в число моих арендаторов, правильно? – Еще один кивок. – А кто твоя мать?
В это мгновение он судорожно вздохнул, выпутался из колючек и переплетения ветвей и со всех ног бросился от меня наутек, так что мне видна была только его исцарапанная и кровоточащая спина.
– Погоди! – крикнул я, ковыляя вслед за ним по высокой траве. – Ты потерялся? Я тебе помогу. Я могу тебе помочь, только скажи, кто ты такой. Погоди! Я знаю, что ты заблудился. Я помогу тебе.
Два фазана вырвались из леса с таким громким криком, что заглушили бы залп из десятка ружей. В этом бедламе мои собаки позабыли всю свою дрессировку и бросились вдогонку за мальчиком. Он увидел, что они приближаются, долю секунды стоял на месте, оцепенев от ужаса, потом вломился в колючую живую изгородь, прорвался сквозь нее и был таков. Когда я наконец добрался до изгороди, его и след простыл, хотя я так и не смог заметить, куда он подевался.
Криком подозвав собак, я снял с плеча ружье, отстегнул ремень и, сложив его пополам, принялся не глядя хлестать их почем зря. Я никак не мог остановиться, плечо ныло, но вспыхнувший гнев заставил меня позабыть о всякой дисциплине и самоконтроле. Я прекратил избиение только тогда, когда заметил, что шерсть на боку у Нелл потемнела от крови.
Я пристегнул ремень на место. В животе у меня поселилось какое-то странное, сосущее чувство пустоты. В бою требовалась ярость, армейская жизнь была ненамного легче. Но до чего же я дошел, если даже такой незначительный и абсурдный инцидент пробудил во мне столь безумную злобу? Может быть, именно ее и разглядела мисс Дурвард?
Я оставил убитых кроликов лежать там, где они упали, подобрал с земли ягдташ и с трудом заковылял домой. Голова у меня раскалывалась от боли, руки и ноги дрожали. Нелл и Титус трусили за мной подобно перепуганным теням.
«Все дело в мальчике!» – вдруг понял я. Я знал его страх так же хорошо, как самого себя. И мне захотелось помочь ему, а он сбежал.
Мой дорогой майор!
Понадобилось несколько недель молчания и признание Хетти, чтобы я сообразила, что ваше хорошее воспитание требует, чтобы я написала вам первой. По крайней мере, я надеюсь, что ваше молчание объясняется именно этим, а не неприязнью или даже враждой.
Нет, я преодолею чувство неловкости и напишу обо всем прямо. Если вы чувствуете, что не желаете более писать мне, это именно то, чего заслуживаю я и Хетти. Но если ваше сердце способно преодолеть то, что я считаю вполне естественным гневом и раздражением, и если сможете простить Хетти за ее нелепое вмешательство, а меня – за то, что я стала его причиной, я буду вам очень признательна. Не думаю, что я в состоянии выдержать еще сколько-нибудь свое дальнейшее пребывание здесь, в Эксе, если в качестве утешения у меня не будет хотя бы остатков нашей былой дружбы. Всего несколько строчек о зимней кампании в Торрес Ведрас или о цене, которую вы выручаете за ячмень в нынешнем году в Саффолке, помогут мне сохранить здравый рассудок в перерыве между завтраком и обедом.
На прошлой неделе мы ездили в Турнэ. И, глядя с колокольни собора на Монц, я еще раз подумала о том, как трудно представить, что окружающий мирный пейзаж Фландрии мог быть изуродован траншеями и орудийными позициями, как была изуродована, судя по вашим словам, местность вокруг Торрес Ведрас. Но ни за что на свете я не стала бы настаивать на просьбе описать для меня подобные вещи, если вы того не хотите. Какой была ваша жизнь в Испании после заключения мира? Вы очень мало рассказывали об этом, хотя, очевидно, ваше положение было вполне благоприятным, если вы так долго оставались в Сан-Себастьяне.
Я должна заканчивать, потому как мне приказано сопровождать Хетти, которая собирается в гости. Видите ли, мы понемногу знакомимся с соседями, так что нам предстоит удовольствие вести сбивчивые светские обмены любезностями, вкушать чай из сервизов тончайшего фарфора, умиляться украшенными лентами младенцами. Доктора порекомендовали Хетти не спешить с возвращением в Англию и провести в Бельгии еще несколько недель, и только в ваших силах развеять здешнюю невыносимую скуку, если вы найдете в себе силы ответить вашему преданному другу
Люси Дурвард.
Это письмо оказалось на моем столе сразу же по получении, и я обнаружил его, вернувшись после целого дня, проведенного в поле, усталый и пропыленный. Я прочел его, не садясь, и немедленно взялся бы за ответ, но в этот момент слуга объявил, что ужин подан, и я понял, что извинения мисс Дурвард достойны большего внимания и уважения, чем написанная второпях записка.
Более того, ответ, который я написал в тот же вечер, все-таки оказался поспешным. Дело в том, что, сочиняя письмо, я вдруг осознал, что если намерен отдать должное нашей дружбе и ее свободомыслию, то мне придется сказать правду. То есть я должен буду изложить свою историю такой, какой она представлялась мне самому, и изложить ее быстро. И если при этом мне придется нарушить правила приличия, значит, так тому и быть.
Моя дорогая мисс Дурвард!
Я был чрезвычайно рад получить ваше письмо, и если бы в действиях вашей сестры было нечто, заслуживающее прощения, я бы охотно даровал ей таковое. Мое прощение, без сомнения, получилось бы длинным и пространным, но, поскольку мне не терпится возобновить нашу прежнюю переписку, предлагаю больше не возвращаться к этой теме. Кроме того, я считаю себя обязанным объяснить вам свое поведение в некоторых случаях и более всего – скажем так – бесплодность предпринятых вашей сестрой попыток в достижении поставленной ею цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160