Он его распял! Харли был едва жив. Я позвал его, и он с трудом приоткрыл один глаз. Он смотрел на меня одним глазом, моля о помощи и скуля… совсем как Дженни. Он умолял меня спасти его, но я не мог до него дотянуться.
Ройс корчилась от спазм в желудке. Ей никогда не приходилось слышать о подобном варварстве. Она отчетливо слышала учащенное сердцебиение восьмилетнего мальчугана, желающего спасти любимую собаку, но неспособного это сделать.
– «Куда же ты глядел, парень? – заорал на меня фермер. – Разве ты не знаешь, как поступают в наших краях с жадными до яиц собаками? Он будет висеть, пока не подохнет. – Старая сволочь запихнула руки в карманы комбинезона. – Если хочешь ему помочь, то лучше пристрели». Я не мог допустить, чтобы Харли медленно подыхал на стене сарая, под безжалостными лучами солнца. Вокруг его кровоточащих ран уже роились мухи, язык распух и почернел от жажды. «Давайте ружье», – сказал я.
По щекам Ройс уже катились слезы. Господи, как старый человек мог так поступить с несчастным мальчишкой?
– Он принес дробовик. Я никогда в жизни не стрелял, не знал, что стою слишком близко и что от отдачи шлепнусь на задницу. «Прощай, Харли, – сказал я. – Я тебя никогда не забуду». Харли заскулил. Это был самый жалобный звук, какой мне когда-либо доводилось слышать. Даже теперь, после стольких лет, он стоит у меня в ушах. Я вижу его, беспомощно висящего на гвоздях. Нельзя, чтобы кому-нибудь еще пришлось страдать так же, как ему. «Я люблю тебя, Харли, и всегда буду любить». Я зажмурился и выстрелил. Когда я открыл глаза, оказалось, что я валяюсь на земле, весь в крови Харли, в клочках его шерсти. От него ничего не осталось, кроме четырех лап, прибитых к стене. – С каждым новым словом голос Митча становился все тише. – И еще длинных окровавленных ушей, висящих на одном гвозде.
В комнате ожидания раздался надрывный всхлип. Ройс не сразу поняла, что этот звук издала она. Она словно очутилась в прошлом и вместе с невинным ребенком терзалась от боли, свалившей его наземь, и от невыносимой жалости к собаке, которую он беззаветно любил, но был вынужден собственноручно прикончить.
Это был единственный в его детской жизни подарок на день рождения. Дар свыше.
23
– О Митч, – вскричала Ройс, обнимая его, что давно мечтала сделать. – Я бы на твоем месте убила этого фермера!
Неожиданно перед ними предстал ветеринар в зеленом халате, испачканном кровью бедняжки Дженни. Ройс затаила дыхание, не выпуская Митча из объятий. Дженни была ему гораздо более дорога, чем она прежде считала. Собака представляла собой его связь с прошлым, с моментом в его жизни, когда появилось существо, которое он мог любить и которого он вскоре так трагически лишился.
– Как Дженни? – осведомился Митч бесстрастным тоном. Ройс догадывалась, что творится у него на душе: он старался приготовить себя к неутешительному ответу, ибо был совершенно убежден, что потеряет свою Дженни, как прежде Харли.
– Она выкарабкается, – ответил ветеринар с довольной улыбкой.
– Какое чудо! – воскликнула Ройс и сжала Митча в объятиях. Он ответил ей тем же, и она едва не лишилась чувств,
– Наконец-то, – он улыбнулся редкой для него, непосредственной улыбкой, – рок сжалился над нами.
«Мы»! Он сказал «над нами», словно они с ним были настоящей парой. Сейчас было не время говорить ему, что ее узнали. Если везение продолжится, то среди узнавших ее людей не найдется проныры, который вызвал бы Тобиаса Ингеблатта. Собственно, разве выйти прогуляться со своим адвокатом солнечным деньком – такое уж преступление?
– Дженни придется пробыть здесь несколько дней. У нее перелом нескольких ребер и одной лапы в двух местах.
– Но она сможет полностью поправиться? – спросил Митч.
– Да, только для этого потребуется окружить ее заботой после того, как я ее выпишу.
– В этом недостатка не будет, – заверила Ройс, давая Митчу понять, что она позаботится о собаке в его отсутствие.
По дороге домой Митч помалкивал. Ройс тоже не могла говорить. Ее преследовал образ мальчишки, опрокинутого в грязь и в ужасе смотрящего на два окровавленных собачьих уха. Этот мальчишка только что убил самое свое дорогое существо.
Дома они в молчании приняли душ. Ройс запихала их запятнанную кровью одежду в стиральную машину, а Митч расположился на диване, не удосужившись включить свет. Она недоумевала, почему он так мрачен. Эйфория, охватившая его в тот момент, когда он услышал, что жизнь Дженни вне опасности, прошла. Уж не сожалеет ли он о том, что приоткрыл для Ройс завесу над своим прошлым?
Не исключено. Но больше походило на то, что он мучается картинами из своего прошлого. Рассказ повлек за собой вереницу тягостных воспоминаний. Возможно, он вспоминает не только беднягу Харли, но и своих родителей.
Ройс не знала, что сказать. Решив, что Митч предпочитает одиночество, она удалилась на кухню и открыла холодильник.
– Негусто, – сказала она вслух и поймала себя на том, что по привычке обращается к Дженни, оставшейся в ветлечебнице.
Она остановила выбор на помидорах и сельдерее. В этот вечер ее возможности были ограничены томатным супом. Зазвонил телефон. Звонила Талиа; у Ройс не хватило энергии на разговор.
Ей следовало испытывать благодарность к Вал и Талии за ежевечерние звонки, преследовавшие цель морально поддержать ее, но в последнее время невозможность обсуждать с ними детали дела стала сказываться на их отношениях. Сколько можно трепаться ни о чем?
Подруги тоже, судя по всему, почувствовали происшедшую с ней перемену. Обе замкнулись: былая откровенность ушла в прошлое.
Пришло время звать Митча ужинать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132