Стены зала, бывшие когда-то зелеными, слишком поздно были украшены табличками, запрещающими курение, и успели превратиться в бежевые. Картину дополняли лавки с прямыми спинками. Ройс почувствовала себя в тюрьме.
Зал был лишен окон, что еще больше усиливало его сходство с большой тюремной камерой. Ройс уже боялась, что ей никогда не пережить суда. А что будет, если ее осудят?
Она села за стол защиты и увидела на столе отметины, оставленные гангстерами. На Абигайль Карнивали было платье цвета пожарного гидранта. Она злорадно улыбалась Митчу, считая дело заранее выигранным.
Секретарь подскочил к распорядителю с сообщением о готовности судьи.
– Встать! – прорычал распорядитель, набычив грудь и стараясь убрать дряблый живот, из-под которого не была заметна его кобура. – Слушайте, слушайте! Седьмой отдел высшего суда города и графства Сан-Франциско проводит слушания. Председательствует судья Глория Рамирес.
Судья Глория Рамирес оказалась в уютной норке судейства неспроста. Ее назначением были подбиты сразу три зайца: она была женщиной, носила испанскую фамилию, а самое главное – во всяком случае, для Сан-Франциско – была лесбиянкой.
Если бы кто-нибудь не поленился проверить ее происхождение, то стало бы ясно, что она не имеет ничего общего с миллионами испаноговорящих жителей штата Калифорния: она появилась на свет под влиянием моды на браки Водолеев, продлившейся меньше года.
Что касается ее сексуальных предпочтений, то они были ее частным делом. Она не проявляла активности в движении сексуальных меньшинств, однако одобрительно относилась к связанным с этим политическим дивидендам. Ведь на сексуальные меньшинства можно было твердо рассчитывать при выборах в этом штате, где на любые голосования обычно являлось меньше половины зарегистрированных избирателей.
Глория гордилась своей репутацией суровой законницы и не терпела неоправданных затяжек в судопроизводстве. Суд под ее председательством еще никогда не вносил свою лепту в строительство этого легального завала на пути юриспруденции.
При этом она не без колебаний приняла решение о допуске телевидения на процесс Ройс Уинстон. Она терпеть не могла, когда процесс превращали в шоу, однако давление сверху сделало свое дело. Она не сомневалась, что наверху сыграли роль деньги Фаренхолтов. Ведь любой судья зависит от результатов выборов.
– Ваша честь, – начал Митчелл Дюран, – защита ходатайствует об отсрочке судебного разбирательства по делу подзащитной. Смерть важного свидетеля поставила обвиняемую в крайне неблагоприятное положение, если процесс состоится в намеченный срок.
Крайне неблагоприятное! Глория умела расслышать угрозу апелляции даже в самом невинном намеке. Однако она знала, что у Дюрана не будет оснований для апелляции.
Глория смерила его недоверчивым взглядом. Она знала, что Митч требует отсрочки, потому что рухнула его система защиты.
Она выслушала его аргументацию – слабую, хоть и блестяще изложенную, и сделала надлежащую отметку в судебном журнале. Не добившись своего в первой инстанции, Дюран подавал апелляцию и почти всегда выигрывал. Глория никогда не доберется до следующей ступеньки судебной лестницы, апелляционного суда, если Дюран обойдет ее и добьется апелляции в деле, по которому на первый взгляд все предвещало верный обвинительный приговор.
– Ваша честь, – начала обвинительница Абигайль Карнивали, – по мнению штата ходатайство защиты представляет собой простое затягивание. Обоснованных причин не рассматривать дело в намеченный срок не существует.
Глория была совершенно согласна с этим заявлением, однако она презирала Абигайль. Прозвище «Плотоядная» было слишком слабым, чтобы передать негодование, которое вызывали у нее нимфоманки, просачивающиеся в судебную систему.
Совсем другое дело – Дюран. Этот никогда не пытался флиртовать с Глорией в отличие от грубых мужланов, убежденных, что она не стала бы лесбиянкой, если бы переспала с одним из них. Дюран проявлял именно то, что ей требовалось, – уважение. Она платила ему той же монетой.
«Как же поступить?» – спрашивала она себя, строча в журнале. Если процесс состоится в назначенный срок, Ройс будет осуждена. Глорию это нисколько не волновало. Она смотрела интервью с ней перед зданием суда по портативному телевизору. Мольба Ройс была в самый раз для шестичасового выпуска новостей, но Глорию было трудно обвести вокруг пальца. Зато Уоллес Уинстон выступил вдохновенно. К нему она испытывала искреннюю симпатию. Он освещал несколько ее процессов и восторженно отзывался о Глории, что, учитывая его статус лауреата Пулитцеровской премии, было нелишне для ее перспектив оказаться в апелляционном суде.
«Где Уоллес Уинстон?» – задала она мысленный вопрос, оглядывая аудиторию. Журналист стоял за спиной у Ройс, держась за перила, отделявшие галерку от суда. Не вызывало сомнений, что он любит племянницу; было известно, что он был очень близок со своим братом, тоже уважаемым газетчиком Теренсом Уинстоном.
Счастливчики! Глория испытала приступ зависти. От нее самой семья отвернулась, как только она объявила о своих лесбийских наклонностях. Реакция семьи была типичной: то же самое испытывали почти все геи. Глория давно принимала это как данность, однако до сих пор тосковала по семье. Разве допустимо лишать Уолли семьи, если отсрочка, хоть и неоправданная, всего одна отсрочка среди сотен, которых требовали адвокаты, могла уберечь горячо любимую им племянницу? Еще важнее было то, что и племянница любила дядю.
– Ходатайство об отсрочке судебного разбирательства… – Она пробежала глазами по напряженным лицам, интересуясь только реакцией духовно близкого ей человека по имени Уоллес Уинстон, – удовлетворено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132