Я это стремление от него унаследовал, хотя понимаю, что тебе оно может показаться феодальным пережитком, нелепым отголоском отжившего свое время аристократизма.
– Мне – нет, – медленно и с расстановкой ответила Дженис.
Больше всего ее задела фраза о том, что он всегда мечтал о детях. Такое впечатление, что после разрыва с Оливией все его мечты о семейной жизни рухнули и никогда более не смогут воплотиться в жизнь. Как же надо было любить эту женщину, чтобы все свое будущее связать с ней одной?
– Как раз мне твое чувство понятнее, чем кому бы то ни было, – продолжила она. – Когда растешь без отца, и даже не знаешь, кто он и что он, поневоле начинаешь ощущать в себе некий изъян, чувствуешь себя неполноценной личностью. Это как если бы в детскую мозаику забыли положить важный фрагмент, и сколько ни ломай голову, сколько ни старайся, общий рисунок не складывается…
– Стефани так ничего и не рассказала тебе о твоем отце? – вполголоса спросил Адам.
– Попыталась – перед смертью. Но она уже не могла связно разговаривать, так что я почти ничего не разобрала, – с горьким вздохом ответила Дженис. Помолчав, она добавила: – В какой-то момент она схватила меня за руку и начала горячо и невнятно повторять одно и то же слово – Уиллис. Что-либо объяснить она уже не смогла, и я про себя решила, что это и есть фамилия моего отца. Мне показалось, что, по крайней мере, перед смертью она его простила…
Дженис смолкла. По иронии судьбы, при жизни мать сделала все, чтобы каменной стеной отгородить свою дочь от общения с молодым хозяином поместья, однако болезнь и смерть пожилой женщины против ее воли сблизили Дженис и Адама, хотя и ненадолго.
Не будь Дженис уже с отроческих лет влюблена в Адама, она отдала бы ему сердце после того, как холодным, тусклым январским вечером он объявился в колледже со страшной вестью о том, что у Стефани Моррисон случился удар. В тот день и позже, когда она сутки напролет сидела в больнице у постели умирающей матери, он проявил такую невероятную чуткость и заботу, что не оценить их мог только совершенно бездушный человек. Именно тогда ее подростковая влюбленность переросла в осознанную и оттого вдвойне неизбывную женскую любовь…
– Для тебя так важно знать правду о своем отце, Дженис? – негромко спросил Адам.
– Мне было бы легче понять, кто я такая и каково мое место в жизни. Если бы я могла просто вписать его имя на место пустой графы в свидетельство о рождении – уже это помогло бы мне в какой-то степени возместить отсутствие в детстве полноценной семьи. Поэтому мне, Адам, в большей степени, чем другим, понятно твое стремление сохранить род и обеспечить продолжение линии Лоусонов. Да и мать у тебя наверняка спит и видит, как начнет нянчиться с внуками.
– Ах да, конечно, еще и мать! – пробормотал Адам и нахмурился, словно о чем-то вспомнив. – Странно, что я совсем не подумал о ней. А ведь она уже изрядно потратилась, готовясь к свадьбе, успела даже купить себе роскошную шляпу, в которой собиралась щеголять на церемонии моего бракосочетания!
От его желчного юмора Дженис стало не по себе.
– Так она еще ни о чем не знает? – спросила она.
– Кроме тебя и, разумеется, самой Оливии никто ничего не знает.
– С моей стороны гарантирую полное молчание, – заверила Дженис.
Адам в ответ равнодушно пожал плечами.
– Рано или поздно об этом станет известно всем. А раз так, сроки меня не особенно волнуют.
– Но не только твоя мать будет разочарована – жители нашего городка предвкушали летом грандиозную свадьбу… Такое зрелище!
– Черт бы их побрал! – Стукнув кулаком о стол, Адам вскочил на ноги и теперь возвышался над Дженис как башня. – Я устраиваю свою личную жизнь не для того, чтобы развлекать этих тупоголовых обывателей!
Дженис только сейчас осознала бестактность своих слов. Адама всегда коробило восхищенно-свойское отношение обитателей поселка к Лоусонам. Их семейство и по сей день почиталось в округе за местную достопримечательность, и все, что бы они ни делали, комментировалось с такой же пристрастностью, как жизнь королевской династии – жителями Лондона.
– Конечно же нет, Адам! Прости, я забыла, как тебе неприятны все эти слухи, – дрожащим от волнения голосом сказала она.
Тот же, выпустив пар, казалось, пребывал теперь в растерянности и чувствовал себя виноватым за то, что сорвался. Потом медленно перевел взгляд на Дженис. Видимо, вид у нее был очень испуганный, потому что лицо Адама исказила гримаса сожаления.
– О черт!.. Извини, Джен, – процедил он сквозь зубы, озираясь по сторонам. – Мне не стоило приезжать сюда, не следовало навязывать тебе свое общество, и вообще я сейчас никудышный партнер для беседы!
– В твоем положении всякий чувствовал бы себя точно так же, – вымученно улыбнулась Дженис. – А кроме того, вовсе ты и не навязывался!
– Да? Приятно слышать. И все-таки… все-таки мне лучше уйти.
Он оглянулся в поисках куртки, и странная неуверенность его движений смутила Дженис.
– Адам! – окликнула его она.
– Э-э… Да?..
Он повернулся к ней, и его смутный взгляд и легкое пошатывание совершенно утвердили Дженис в ее догадке.
– Ты выпивал до того, как прийти ко мне в дом?
– Предположим…
– Много?
– Слишком много, чтобы дать тебе точный ответ, но недостаточно, чтобы забыть обо всем на свете, – брюзгливо произнес он и хотел было двинуться к двери, но Дженис успела поймать его за руку.
– Выходит, ты выпивал еще до приезда ко мне, здесь добавил шерри… Адам, тебе нельзя было водить машину в таком состоянии.
– Милая моя Джен, мой чуткий и заботливый дружок! Кончишь ли ты когда-нибудь морализировать и контролировать все и вся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47