Дженис подумала, что вольно или невольно он ответил на вопрос, мучивший ее все это время. Отказ Оливии явился весьма болезненным ударом по мужской гордости Адама, а то, что его неудача на все лады обсуждалась в Гринфилде, еще больше уязвило его. Стремясь к реваншу, он представил их с Дженис вынужденный брак как союз по любви, «заключенный на небесах», пользуясь его же собственным выражением. Теперь становилось понятно, почему он до сих пор не сказал своей матери о ребенке. Именно поэтому ему понадобилось разыгрывать сцены любовной страсти перед экономкой! Дженис была для Адама орудием самоутверждения, и он использовал ее вынужденную зависимость от него для того, чтобы внушить всему свету, какую идеальную пару они составляют.
– Я ясно выразился? – грозно произнес Адам.
– Более чем, – ответила Дженис. – Но как долго будет продолжаться этот фарс? В конце концов… – рука ее инстинктивно легла на живот, – притворство не может быть вечным. К весне правда, как бы мы ни скрывали ее, вылезет на свет!
Синие глаза Адама были где-то далеко, и Дженис на миг показалось даже, что он ее не слышит. Но, разумеется, он ее слышал.
– Я не собираюсь ни с кем играть в прятки, – заявил он. – Просто хочу дождаться подходящего момента для окончательного выяснения наших отношений. Всему свое время.
– Что бы ты ни говорил, – с горечью бросила Дженис, – все дело в другом: вынужденный брак трудно вписывается в сказку о романтическом союзе двух влюбленных сердец.
– Это не вынужденный брак! – сказал Адам, устало закрыв рукой глаза.
– Я уже слышала это, – упрямо твердила Дженис. – Осталось доказать это остальным.
– Для этого тебе надо играть свою роль как положено, больше ничего. Кстати…
Дженис перебила его.
– Тебе ведь придется перебраться в мою спальню, Адам. Если твоя мать по приезде обнаружит, то мы спим порознь, в разных спальнях, ей это покажется по меньшей мере странным. – Как всегда, когда речь заходила о свекрови, Дженис неудержимо тянуло на грубость, но Адам был явно не в том настроении, чтобы продолжать словесную перепалку. Впрочем, очередной маленький укол она себе позволила. – Мне кажется, – добавила Дженис невинно, – что твоя мать, как и весь Гринфилд, рано или поздно узнают о наших истинных отношениях со слов миссис Франклин, как раньше узнали о грандиозном вечере по случаю твоей намечавшейся помолвки с Оливией.
– Миссис Франклин знает, о чем можно говорить, а о чем нельзя, – усмехнулся Адам. – Если ты обратила внимание, о разрыве помолвки в Гринфилде узнали совсем из других источников. Лайза знает, за что получает деньги. Она не только экономка – она горячо преданный мне человек. И прошу тебя: не надо с таким ужасом ожидать нашей физической близости. Тебе не впервой уже спать со мной в одной постели, а уж я постараюсь по такому случаю убедить тебя…
– В чем же? – перебила его Дженис и тут же пожалела об этом.
На лице Адама сверкнула дьявольская ухмылка, глаза заискрились.
– В том, что вопреки досужим домыслам, всякого рода опасениям и предположениям я не допущу, чтобы ты оставалась для меня женой лишь по названию. И если бы миссис Франклин не объявила уже, что к ужину накрыто, я бы доказал тебе это сию же минуту, дорогая.
– Ты хочешь сказать?.. – Дженис запнулась, не в силах разобраться в мешанине чувств, овладевших ею.
– Я хочу сказать, что коль скоро я на тебе женился, пусть это будет брак в полном смысле слова, включая и супружеские отношения. У тебя было достаточно времени, чтобы освоиться с новой ролью, привыкнуть к чужому дому и непривычному стилю жизни, но с сегодняшнего вечера поблажкам пришел конец, отныне мы спим вместе. Пока мы с тобой – муж и жена, я желаю видеть тебя в своей постели сегодня ночью и все ночи, которые ждут нас впереди.
«Пока мы с тобой – муж и жена». Дженис словно обожгло от этого уточнения Адама. Ей впервые пришло в голову, что после рождения ребенка и юридического оформления прав на отцовство необходимость в дальнейшем продолжении их брака отпадет и, кто его знает, возможно, ей укажут от ворот поворот.
Дженис с самого начала допускала, что ее союз с Адамом – явление временное, но только сейчас она с ужасающей отчетливостью поняла, что до того дня, когда он предложит ей расстаться, осталось, возможно, совсем немного времени.
8
– Слава богу, все, кажется, прошло успешно! – Со вздохом облегчения Маргарет Лоусон упала в кресло в гостиной.
– Более чем успешно, мама, – улыбнулся Адам. – Я бы отозвался об этом вечере как об образце вкуса и блестящей организации… Ты была выше всяких похвал, Джен!
Дженис, греясь в лучах его поощрительной улыбки, позволила себе впервые за долгое время расслабиться. После переезда Адама в ее спальню она проснулась посреди ночи совершенно разбитая и вдруг поняла, что боится предстоявшего праздника пуще смерти. Она была просто комком нервов. От одной мысли, что ей придется вести себя при людях как истинная Хозяйка Поместья, у нее мороз пробегал по коже, а неизбежное присутствие на мероприятии свекрови превращало вечер в подобие публичной казни.
Однако все ее страхи оказались напрасными. Стоило Дженис ступить в зал и увидеть вокруг себя знакомые лица детей, взрослых, стариков, и она почувствовала себя как дома. А когда ей вручили огромный букет цветов, на глазах у Дженис выступили слезы. Все шумно восхищались молодой миссис Лоусон, и Дженис поняла, как много для жителей Гринфилда значило то, что именно она, совершенно обычная, простая девушка, одна из них, стала хозяйкой имения Лоусонов.
– Мы всегда знали, что эта ломака Оливия – неподходящая партия для Адама, – доверительно сообщила ей одна из знакомых пожилых женщин, хотя и вполголоса, но достаточно громко, чтобы стоящий чуть в стороне Адам мог расслышать ее слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47