Но разве он сам не сказал минуту назад, что испытывал бы те же самые чувства к любой женщине, забеременевшей от него? – Но нам обоим известно, почему я здесь…
– И почему?
– Ты сам прекрасно знаешь! Я – не более чем инкубатор, в котором вынашивается твой… – Голос ее сорвался. Думать обо всем этом было непереносимо, но говорить вслух – и того хуже. И все же она продолжила: – Так уж сложилось, что нельзя без женщины родить ребенка на белый свет, а то бы…
– Как ты смеешь! – Адам стал чернее тучи. – Какого черта ты осмеливаешься обвинять меня в том…
– Нет, как ты осмелился жениться на мне, не испытывая… О боже!..
Она осеклась, рукой схватившись за округлый живот.
– Джен! – переменившись в лице, закричал Адам. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – еле слышно выдавила она из себя. – Просто ребенок… ворочается. Боже! Он снова шевелится!
Она импульсивно схватила руки Адама и прижала их к своему животу.
– Чувствуешь?
– Нет… Я… О да, да!..
Его лицо озарилось восторгом, от прежнего раздражения не осталось и следа.
– Здорово!
Неожиданно Адам сжал ее лицо в ладонях и поцеловал в лоб нежным, благодарным, но не имеющим никакого сексуального подтекста поцелуем. Впрочем, Дженис абсолютно не почувствовала себя уязвленной. Наоборот, от этого поцелуя душа ее буквально запела.
– Спасибо тебе, мой друг, – сказал он просто.
И она поняла, что все ее прежние страхи безосновательны. Их брак явно может иметь продолжение, и она готова терпеть все, что угодно, только бы хоть иногда он смотрел на нее и целовал ее так, как сейчас. Если будет это, то о большем она и просить не станет.
– Конечно, твой друг. Мы всегда были с тобой друзьями. Для этого нам совершенно не обязательно было становиться… – прошептала Дженис.
Адам, казалось, колебался, прежде чем ответить, но его нахмурившийся лоб был достаточно выразителен.
– По правде сказать, Джен, я все с большим трудом могу подобрать определение тому, что существует между нами. На самом деле я вовсе не думаю, что мы с тобой только друзья.
– Как так? – испуганно спросила она. – Разве мы не?..
Адам покачал головой, отметая ее возражения.
– Знаешь, Джен, отношения между друзьями имеют платонический характер, друзьям не полагается испытывать то влечение, которое я испытываю к тебе.
– Влечение?
– Неужели нужно что-то объяснять? Достаточно мне взглянуть на тебя, и я хочу… сама знаешь чего. Ты такая красивая…
– Неужели? – оборвала его Дженис. – Вот уж никогда не считала себя красавицей. Особенно теперь…
– Ты когда последний раз смотрелась в зеркало? – спросил он строго. – Тебе к лицу быть матерью: этот особый блеск глаз, жаркий румянец, это спокойствие во взгляде…
Только не сию минуту, подумала Дженис. Сердце у нее колотилось как сумасшедшее.
– Я не красивая, – с трудом ответила она. – По крайней мере, это определение не кажется мне подходящим. Уютная… милая… удобная… для тебя, но только не красивая. Вот Оливия Андерс…
Она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно.
– К чертям собачьим Оливию Андерс! – взревел Адам. – Она не имеет к нам ни малейшего отношения!
Насколько легче Дженис стало бы, если бы она могла поверить в это. Но эта женщина всегда стояла между ней и Адамом, разделяла их…
И в этот момент приступ боли лишил ее всякой способности к осмысленному разговору, а в голове вспыхнуло ужасное подозрение, что на сей раз речь идет не просто о «шалостях» ребенка, а о чем-то более серьезном…
– Адам! – выдохнула она.
– Что? Что случилось, милая? – вскричал он, поймав ее пальцы в свою ладонь.
– Мне кажется… Ребенок…
– Не может быть!.. Доктор сказал, недели через две, не раньше…
– Мне… кажется, что он… решил не дожидаться предписанного срока! – прошептала Дженис, стиснув зубы от боли.
– Но слишком рано… Или неправильно определены сроки?
– Адам! – Несмотря на боль, она не могла не улыбнуться при виде растерянности, написанной на лице этого сильного хладнокровного мужчины. – Если в чем-то мы и можем быть уверены, то только в том злополучном дне, когда зачали этого младенца.
Это были последние слова, которые она сумела выговорить. Уже в следующую секунду она лишилась всякой способности размышлять, выброшенная волной боли из мира реального в мир горячечного бреда, сквозь который она самым краем сознания могла различать голос Адама, отдающего кому-то какие-то указания, топот ног и хлопанье дверей.
Затем ее подняли, понесли, так осторожно, что Дженис поняла: о ней позаботятся. Кажется, над ней было голубое небо, яркое солнце, а потом она оказалась в машине, рядом сидел Адам, держа ее за руку, а мотор с шумом заводился.
– Держись, родная, – прошептал ей в ухо его низкий, хриплый от волнения голос. – Все будет отлично. Главное – потерпи немного.
– Адам, любимый, – прошептала она, судорожно глотая воздух. – Адам… не оставляй меня… Пожалуйста, не оставляй…
– Никогда и ни за что, – заверил ее глубокий, низкий, переходящий на хрип, голос. – Никогда в жизни!..
Его твердые пальцы сжались в ответ на новый приступ схваток, в которых забилось ее тело, и, эхом слыша его слова, она прильнула к его сильной руке, словно от нее зависела сейчас жизнь в этом мире, превратившемся в нескончаемый бред.
10
– Снова цветы! – протестующе и со смехом воскликнула Дженис. – Адам, мне начинает казаться, что я живу в оранжерее. У миссис Франклин уже не осталось ваз для них.
– Значит, придется подкупить новые, – небрежно ответил Адам. – Кроме того, мне казалось, что всем женщинам нравятся цветы.
– Конечно, нравятся, но тебе не кажется, что их чересчур уж много?
– Наоборот, их слишком мало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47