Теперь внутренний голос, к которому она всегда прислушивалась, безошибочно определял, какому мужчине можно довериться, а какому — нет. Неяркий свет, лившийся из узкого окошка-бойницы, падал на стоявшего перед ней мужчину, позволяя ей хорошенько его рассмотреть. Лицо молодого человека дышало благородством и силой, черные волосы ниспадали на плечи. На упрямом подбородке виднелся застарелый шрам от удара мечом, нос был прямой, хорошо вылепленный. Несмотря на преобладавшую в его облике воинственность, во взгляде серых глаз, прикрытых тяжелыми веками с длинными черными ресницами, временами проступали человечность и доброта. В характере этого человека сочетались самые противоречивые черты, о худших из них Джудит старалась не думать. Пока Джудит ожидала его ответа, прошла, казалось, целая вечность. Нет нужды говорить, что все это время женщину терзали сомнения и посещали чрезвычайно неприятные мысли, которые метались в ее взбудораженном сознании подобно стае вспугнутых летучих мышей. Как все же ей поступить? Продолжать ли начатую игру в надежде затянуть время и добиться для себя и Мейри хотя бы временных льгот или же прекратить ее? Этот вопрос мучил ее еще и потому, что во внешности ее тюремщика не было ничего, что помогло бы ей прийти к правильному решению. Он ни словом, ни жестом не выдал обуревавших его чувств и казался мрачным, молчаливым и несокрушимым, как скала. Разумеется, она не могла не заметить, что он испытывал сильное желание обладать ею. Это проявлялось прежде всего в его взгляде, горевшем от вожделения. Кроме того, его тело, гармоничное, как хорошо выкованный клинок, едва заметно вибрировало от напряжения. Накануне она видела из окна, как он, облаченный в одни только короткие обтягивающие штаны, упражнялся в фехтовании во дворе замка. Припадая на раненую ногу, он полосовал мечом набитое соломой чучело, то наступая на него в этом своеобразном военном танце, то, совершив пируэт, отступая. Из-за раны он двигался чуть неуклюже, но все равно был на удивление грациозен. Джудит тогда еще подумала, что перед ней грозный воин, который, хотя и красив как бог, смертельно опасен для своих недругов. Впрочем, от этого человека и сейчас исходила угроза, хотя меча он при себе не имел, а мускулистый торс был скрыт под складками длинного, похожего на монашеское, одеяния. Между тем молодой воин, обозрев ее прелести, впился в ее лицо пронизывающим взором, который заставил ее замереть на месте.
— Не срамись, женщина, — произнес он после минутного молчания. Скрежещущий звук его голоса пробрал ее до костей.
Но в следующую минуту, когда его слова достигли ее сознания, у нее от облегчения задрожали колени.
— Значит, только покорность с моей стороны тебя не устраивает? Я правильно тебя поняла, сэр?
— Покорность в постели — нет, — сказал Роб.
Джудит обратила внимание, что в зависимости от перемены его настроения у него менялся цвет глаз — от светлосерого, серебристого, когда он отдавал дань тихой печали, до темного, почти черного, когда им овладевали мрачные мысли. Теперь его глаза напоминали грозовое небо, готовое разразиться громом и молниями. Джудит опустила голову и стыдливо прикрыла руками грудь. Не то чтобы она его стеснялась — совсем нет, просто она решила, что не стоит испытывать терпение сына лэрда.
— Тебе, миледи, меня не обмануть.
Она снова посмотрела на молодого воина. Его слова ничего хорошего не предвещали.
— Объясни, что ты имеешь в виду, сэр.
— Ты сама знаешь что. Все это, — он наклонился и подобрал с пола ее платье, — только игра, которую ты затеяла. Ты выдала себя тем, что слишком легко отступилась от своего первоначального намерения. Запомни, я не юнец и обвести меня вокруг пальца непросто.
Она упрямо вздернула подбородок.
— Кое-кто из мужчин очень даже не прочь так обманываться.
— Я не «кое-кто», а Роберт Кэмпбелл Гленлион, и играть с тобой в дамские игры не собираюсь. Так что прикройся, леди, пока я не взял того, что ты мне предложила, но, как выяснилось, вовсе не хотела отдавать.
Щеки у Джудит вспыхнули. Выхватив у Роберта платье, она торопливо надела его. Ей было стыдно, но не потому, что сын лэрда смотрел, как она, путаясь в застежках, натягивала на себя платье, а потому, что он разгадал ее притворство, лишив многих надежд.
— У меня нет оружия, — сухо сказала Джудит, пытаясь скрыть смущение. — Вот и приходится прибегать к женским уловкам.
— Это я уже заметил.
— Но я предпочитаю честные отношения, однако правду никто не желает слушать.
— Я тебя выслушал. И вот тебе мой ответ — прямой и честный. Напиши письмо, кому сочтешь нужным, если не умеешь писать, за тебя напишут другие, ты лишь приложишь к посланию свою печать. Запомни: от заточения в башне замка Лохви тебя может спасти только выкуп.
Она одернула платье, затянула на корсаже шнуровку и сказала:
— Мой ответ будет столь же честным, как твой. По доброй воле Мейри я не оставлю. Никаких писем писать не буду, подписывать или прилагать свою печать к посланиям, написанным от моего имени, тоже не собираюсь.
— Но это тупик!
Она подняла на него глаза.
— Похоже, что так.
— Каковы же твои условия?
Она с удивлением на него посмотрела; он ответил ей честным и прямым взглядом. При этом, правда, у него слегка подрагивали уголки губ, и она поняла, что он с трудом сдерживает смех.
— Да нет у меня никаких условий.
— Но ведь мы ведем переговоры, верно? А это значит, что военные действия временно прекращены и мы пытаемся достичь приемлемого для обеих сторон соглашения. Итак, назови свои условия.
От злости у нее перехватило дыхание, и когда она снова заговорила, голос у нее звучал сдавленно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95