Аргилл плотно сжал губы.
— Да, это верно. Но я строго-настрого запретил своим людям обижать пленников или каким-либо образом ущемлять их права.
Джудит, которая уже опустилась на стул, любезно пододвинутый ей сэром Вальтером, вскочила.
— Я отлично понимаю, к чему клонит граф, а потому избавлю его от необходимости говорить намеками и расскажу все, как есть, сама. Во-первых, упомянутый графом вассал вовсе меня не оскорблял, напротив, был со мной очень мил. Ну и во-вторых, я не собираюсь уезжать из Шотландии. Извини, Пейтон, что пришлось сказать тебе об этом не с глазу на глаз, а при свидетелях, но у меня не было выбора.
От злости глаза Пейтона превратились в две узкие зеленые льдинки, и Джудит невольно подумала, не происходит ли то же самое с ее собственными глазами, когда она гневается.
— Это невозможно. Выкуп за тебя уплачен, и завтра же я увезу тебя в Англию.
— Я полагался на твое слово и заключенное между нами соглашение, сэр, — сказал Аргилл, обращаясь к Пейтону. — Но хочу тебя заверить, что, если леди в нарушение договора все-таки решит остаться в Шотландии, твои деньги не будут конфискованы.
— Они не будут конфискованы, — жестко сказал Пей-тон, — потому что все пункты договора будут соблюдены и леди завтра же отправится домой, где ее ждут отец и сестры.
— Я никуда не поеду. — Джудит говорила, не повышая голоса, но ее намерения и так были ясны. — Я остаюсь в Гленлионе.
Граф Аргилл негромко рассмеялся.
— Похоже, сэр, твоя сестра чрезвычайно упряма.
— Эта упрямая леди, — произнес сэр Пейтон, — будет находиться под стражей до тех пор, пока мы не пересечем английскую границу.
В голосе Пейтона зазвенел металл, и Джудит поняла, что он своего решения не изменит. Ах, если бы только она могла побеседовать с братом наедине, без свидетелей… Она рассказала бы ему всю правду о предательстве графа и об отчаянном положении Гленлиона. Но кто знает, поверил бы он ей или нет? Особенно после того, что ему наговорил Аргилл. Как бы то ни было, убедить Пейтона в своей правоте необходимо. Но как это сделать? Роб никогда не отличался терпением, а потому ожидание превратилось для него в настоящую пытку. Конечно, будь на то воля Аргилла, он обрек бы своего неверного вассала на более жестокие, кровавые муки, но для Роба в его нынешнем состоянии ума и нервов ничего хуже в нравственном отношении придумать было нельзя. Чувство обреченности неожиданно сменялось надеждой, после чего он снова погружался в бездну отчаяния. Он метался по камере словно дикий зверь в клетке. Временами поднимал голову к крохотному зарешечённому оконцу, сквозь которое проглядывало солнце, позволявшее ему определять движение времени. Но и солнце, казалось, было на стороне Аргилла, поскольку, по мнению Роба, положение его в небе почти не менялось. От смертного греха — уныния — его спасало одно: мысли о Джудит. Стоило ему прикрыть глаза, и перед его мысленным взором возникала ее хрупкая стройная фигурка, замершая посреди замкового двора, и ее ангельское личико, обрамленное золотистыми волосами. В ее глазах светились любовь и сочувствие, а губы беззвучно шевелились, произнося слова надежды и ободрения. Это были волшебство, мираж, наваждение… И именно они придавали Робу бодрость и силы и внушали ему желание жить дальше, чтобы дождаться их с Джудит венчания, а потом ждать очередного чуда — появления на свет их ребенка. Прошло шесть дней, Роб определил это по положению на небе солнца, чередованию света и тьмы, а также по тяжелым шагам в коридоре, знаменовавшим смену караула. Все это время Роб мучился неразрешимым вопросом: передаст лэрд Лохви хозяину замка изобличающие его документы или не передаст? Робу казалось, что за эти шесть дней Лохви мог уже несколько раз доехать до семейной усыпальницы Кэмпбеллов, достать бумагу из тайника и вернуться в замок Иннисконнел. Наконец утром седьмого дня неопределенности пришел конец. Появилась стража, которая отвела Роба в большой зал замка, где его поджидали граф Аргилл и лэрд Лохви. Когда Роб вошел в зал, Лохви быстро отвел глаза. Аргилл, напротив, сразу же вонзился в него взглядом. Роба охватило чувство тревоги.
— Подойди поближе, рыцарь, — властно произнес Аргилл, указывая ему на место рядом со своим столом, где он должен был встать. — Я хочу, чтобы это дело раз и навсегда разрешилось — и как можно быстрее. — Переведя взгляд своих светлых, с поволокой глаз на лэрда Лохви, он добавил: — Как я и обещал, при этом будет присутствовать твой отец. Ну а теперь я был бы не прочь увидеть наконец эту бумагу.
Роб с замирающим сердцем наблюдал за тем, как Лохви доставал из-за пазухи сафьяновую сумку для хранения ценных бумаг. Это была, вне всякого сомнения, та самая сумка, где Роб держал изобличавший Аргилла документ. А это означало, что игра проиграна. Напрасно Роб надеялся, что семейная, родовая честь заставит Лохви спасти своего единственного оставшегося в живых сына, вырвать его из лап Аргилла. Опять победила традиция слепой преданности сеньору, которой Кэмпбеллы неукоснительно придерживались. В душе у Роба — там, где еще несколько минут назад теплилась надежда, — поселилась горечь.
Лохви швырнул сумку на стол — как раз между графом Аргиллом и Робом — и густым басом произнес:
— Вот он, этот документ. Фальшивка, как ты утверждаешь, милорд.
— Да, фальшивка. И весьма искусно сделанная. Взгляни: печать точь-в-точь как моя собственная. — Аргилл накрыл сумку ладонью и потянул к себе. На его тонких губах змеилась улыбка.
— Ты послал меня, милорд, за доказательством бесчестья и измены моего сына, а я обнаружил, что все это ложь, — сказал Лохви с совершенно несвойственной ему дрожью в голосе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95