Так
что Каанууб рвется к трону. Дукалон хочет вернуть те милости,
которые валились на него при старом режиме, дабы он мог поднять
свои поместья из руин, а титул -- до прежнего величия. Энарос
ненавидит Келькора, военачальника Алых Убийц, и полагает, что
место должно достаться ему. Он хочет стать верховным
военачальником всех воинств Валузии. Что же до Ридондо -- ба! Я
презираю этого человека и восхищаюсь им в то же самое время.
Это просто идеалист. Он видит в Кулле, чужеземце и варваре,
лишь грубого дикаря с обагренными кровью руками, пришедшего
из-за моря, дабы вторгнуться в мирную и счастливую страну. Он
уже обожествил убитого Куллом царя, позабыв злодейскую натуру
покойного. Он позабыл притеснения, от которых во время его
правления стенала вся страна и, главное, заставляет забыть об
этом народ. Люди уже поют "Плач по царю", в котором Ридондо
превозносит злодея до небес и изображает Кулла "жестокосердым
дикарем". Кулл смеется над этими песнями и отпускает Ридондо
его грехи, хотя почему-то при этом дивится, отчего это люди
начинают косо смотреть на него.
-- Но почему Ридондо ненавидит Кулла?
-- Потому что он поэт, а поэты всегда ненавидят тех, кто
стоит у власти, и прошлое им всегда кажется лучше настоящего.
Ридондо -- это пламенеющий факел идеализма, и он видит себя
героем, рыцарем без страха и упрека, свергающим тирана.
-- А ты сам?
Ардион рассмеялся и осушил чашу.
-- О, у меня есть свои собственные идеи. Поэты опасны,
поскольку порой они верят в то, о чем поют. Ну, а я верю в то,
что я думаю. И я думаю, что Каанууб недолго продержится на
троне. Несколько месяцев назад мое честолюбие простиралось не
далее опустошения деревень и ограбления караванов. И я думал,
что так оно и будет вовеки. Ну а теперь... А теперь --
посмотрим!
2. "Тогда я был освободителем. А теперь"...
Богатые занавеси на стенах и мягкий толстый ковер на полу
лишь подчеркивали пустоту комнаты. В ней стоял лишь маленький
письменный стол, за которым сидел человек. Человек, который был
бы сразу заметен даже среди тысячной толпы. И не только из-за
его огромного роста и мощного сложения, хотя это и усиливало
общее впечатление. Но его лицо, смуглое и бесстрастное,
притягивало любой взгляд, а узкие серые глаза подавляли волю
других своим ледяным спокойствием. Каждое его движение, даже
самое легкое, свидетельствовало о великолепной мускулатуре,
находившейся в полной гармонии с мозгом, управляющим ей. Ни
одно его движение не было лишним. Он либо застывал бронзовой
статуей, либо двигался с такой кошачьей стремительностью, что
движения его казались смазанными скоростью. Сейчас он отдыхал,
опершись подбородком о сложенные руки, лежащие на столе, и
мрачно глядя на человека, стоявшего перед ним. В данный момент
этот человек был занят собственными делами -- завязывал ремешки
кирасы. При этом он бездумно насвистывал, что было по меньшей
мере странно и неприлично, ибо он находился пред ликом царя.
-- Брул, -- сказал царь, -- эти государственные дела
утомляют меня так, как не утомляла ни одна битва.
-- Правила игры, Кулл, -- отозвался Брул. -- Ты царь, тебе
и играть.
-- Хотел бы я отправиться с тобой в Грондар, -- сказал
Кулл с завистью -- Кажется, уже целую вечность я не сидел
верхом. Но Ту говорит, что дела государства требуют моего
присутствия здесь. Демоны бы его побрали!
Не дождавшись ответа, он с нарастающим раздражением
продолжал изливать свою душу.
-- Я сверг старую династию и захватил трон Валузии, о чем
я мечтал еще с тех пор, как был мальчишкой, жившим среди
дикарей. Это было легко. Теперь, оглядываясь на пройденный
путь, на все эти дни борьбы, битв и несчастий, все это кажется
мне каким-то сном. Я был дикарем в Атлантиде, потом провел два
года в рабстве на веслах лемурийских галер, сбежал и
превратился в отверженного средь гор Валузии. Потом стал
пленником в ее темницах, гладиатором на ее аренах, воином,
военачальником и, наконец, царем!
Моя беда, Брул, что я не заглядываю слишком далеко. Я
прекрасно мог представить себе захват трона, но не думал о
дальнейшем. Когда царь Борна пал мертвым у моих ног и я сорвал
корону с его окровавленной головы, я достиг последнего предела
моих грез. Все дальнейшее было лишь лабиринтом заблуждений и
ошибок. Я был готов захватить трон, но не удерживать его.
Когда я сверг Борну, то люди бурно приветствовали меня.
Тогда я был Освободителем. А теперь они косо поглядывают на
меня и хмуро перешептываются за моей спиной. Они плюют на мою
тень, когда думают, что я этого не вижу. Они воздвигли статую
Борны, этой дохлой свиньи, в Храме Змея. И люди приходят рыдать
перед ним, как над святым владыкой, замученным кроваворуким
варваром. Когда я вел войско к победе, Валузии было плевать на
то, что я чужеземец, а теперь она не может простить мне этого.
И теперь в храме Змея возжигают благовония в память Борны
те люди, которых его палачи ослепили и изувечили, отцы, чьи
сыновья погибли в его темницах, мужья, чьих жен утащили в его
сераль. Ба! Как глупы люди.
-- В основном, в этом виноват Ридондо, -- отозвался пикт,
поправляя перевязь меча. -- Его песни сводят людей с ума.
Повесь его в этой его шутовской одежде на самой высокой башне
города. Пусть сочиняет стихи стервятникам.
Кулл покачал своей львиной головой.
-- Нет, Брул. Я не сделаю этого. Великий поэт превыше
любого царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63