— Что копать?
Она пожала плечами — по-детски, всем телом:
— Не знаю. Прошлое Джули, наверное. Надо понять, кто мог захотеть ее убить.
— Полиция уже этим занималась.
— Они интересовались только твоим братом.
Кэти была права.
— Хорошо, — сказал я, снова ощутив нелепость ситуации.
— Тогда созвонимся сегодня вечером.
«Мисс Холмс» укатила, даже не попрощавшись. Я стоял, погруженный в свое одиночество. Идти никуда не хотелось. Улицы пригорода были пусты, стоянки, наоборот, переполнены. По большей части там располагались различные квазивнедорожники, сменившие стандартные семейные фургончики времен моего детства. Большая часть домов относилась к периоду строительного бума — года этак шестьдесят второго или около того. Многие были облеплены пристройками или переделаны в семидесятых, когда стало модно облицовывать фасады белым гладким камнем. Слишком белым и слишком гладким — сейчас это смотрелось не более модно, чем мой школьный серо-голубой костюмчик.
Перед нашим домом машин не было. Соболезнующих гостей внутри — тоже. Ничего удивительного... Я окликнул отца, но ответа не услышал. Он находился в подвале — стоял с бритвой в руке среди картонных коробок со старой одеждой. Липкая лента на коробках была разрезана. Услышав мои шаги, отец не обернулся.
— Так много уже упаковано, — тихо сказал он.
В коробках были мамины вещи. Отец нагнулся и достал тонкую серебряную ленту для волос.
— Помнишь это?
Мы обменялись улыбками. Каждый, наверное, рано или поздно проходит через увлечение модой, но у моей матери это было нечто особенное. Она сама устанавливала стили, вернее, сама становилась стилем. Период Лент длился дольше других — месяцев шесть. Она отрастила волосы и носила на голове целую радугу — как туземная принцесса. Без лент ее никто никогда не видел. Когда ленты надоели, настала очередь других увлечений, которым она предавалась с не меньшим пылом. Эпоха Замшевой Бахромы. Фиолетовый Ренессанс. Последний меня мало вдохновлял — впечатление было, что живешь рядом с гигантским баклажаном или фанаткой Джими Хендрикса. Была еще Эра Наездницы с хлыстиками и галифе, хотя знакомство матери с этой сферой деятельности едва ли шло дальше фильма с участием Элизабет Тейлор. Все это, как и многое другое, закончилось с убийством Джули. Солнышко запечатала свои вещи в коробки и задвинула их в самый темный угол подвала.
Отец кинул ленту обратно в ящик.
— Ты ведь знаешь, мы собирались переезжать.
Я не знал.
— Три года назад, — пояснил он. — На Запад, в Скоттсдейл. Поближе к кузине Эстер и Гарольду. Но когда выяснилось, что твоя мать больна, мы это отложили. — Он посмотрел на меня. — Пить хочешь?
— Не очень.
— Как насчет кока-колы? Я бы не отказался.
Отец прошел мимо меня и стал подниматься по ступенькам. Я еще раз посмотрел на ящики с пометками, сделанными маминым почерком. Сверху на полке лежали две теннисные ракетки Кена — одна из них самая первая, которой он играл в три года. Мама сохранила ее на память. Я отвернулся и тоже последовал наверх. Мы прошли на кухню, отец открыл холодильник.
— Ты мне расскажешь, что произошло вчера?
— О чем это ты?
— У вас с сестрой. — Он достал из холодильника двухлитровую бутыль диетической колы. — Что случилось?
— Ничего.
Отец кивнул и открыл шкаф. Достал два бокала и наполнил их льдом из морозильника.
— Твоя мать часто подслушивала твои разговоры с Мелиссой.
— Я знаю.
Он улыбнулся:
— Она не отличалась скромностью. Когда я делал ей замечания, она говорила: «Молчи, это обязанность матери».
— Ты сказал — мои разговоры с Мелиссой...
— Ну да.
— А как же Кен?
— Наверное, она не хотела знать. — Он налил колу в бокалы. — В последнее время ты что-то много о нем спрашиваешь.
— Это был вполне естественный вопрос.
— Конечно. А после похорон ты спрашивал, считаю ли я, что он жив. А на следующий день вы с Мелиссой спорили о нем. Поэтому я спрашиваю тебя еще раз: что происходит.
Фотография по-прежнему лежала у меня в кармане. Не спрашивайте почему. Этим утром я отсканировал ее и сделал цветные копии, но расстаться с оригиналом так и не смог.
Услышав звонок в дверь, мы оба испуганно вздрогнули и посмотрели друг на друга. Отец пожал плечами. Я сказал, что пойду посмотрю. Сделал глоток из своего стакана, поставил его на стол и побежал открывать. Увидев, кто стоит на пороге, я не поверил своим глазам.
Миссис Миллер, мать Джули.
Она держала перед собой тарелку, завернутую в фольгу. Опустив глаза, как будто приносила жертву на алтарь. На мгновение я растерялся, не зная, что сказать. Миссис Миллер подняла голову, и мы встретились взглядом. Совсем как два дня назад, когда я стоял перед их домом. Боль в ее глазах казалась живой, какой-то наэлектризованной. Наверное, то же самое она чувствовала и во мне.
— Я подумала... — начала она, — то есть я просто...
— Заходите, пожалуйста.
Она попыталась улыбнуться:
— Спасибо.
— Кто там? — На пороге кухни стоял мой отец.
Я попятился, и миссис Миллер показалась в дверях, все еще держа тарелку перед собой, как будто защищаясь. Глаза отца резко расширились, как будто в них что-то взорвалось.
— Какого дьявола вы тут делаете?! — Это был не голос, а свистящий шепот, полный бешенства.
Миссис Миллер опустила голову.
— Папа... — попытался вмешаться я.
Он не обратил на меня внимания.
— Я задал вопрос, Люсиль. Какого черта вам тут понадобилось?
— Папа!
Все было бесполезно. Его глаза превратились в черные блестящие точки.
— Вам нечего тут делать!
— Папа, она пришла предложить...
— Убирайтесь!
— Папа!!!
Миссис Миллер вся съежилась и отпрянула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96