— Может быть, она звала другого Джона? — предположил я. — Или я не расслышал...
— Возможно. — Он задумался. — Мне непонятно еще одно: если Призраку или кому-то другому понадобилось прикончить Кэти Миллер, то почему не убить ее сразу? С какой стати возиться с вами?
Этот вопрос мучил и меня.
— А если он хотел меня подставить?
Пистилло помрачнел.
— Каким образом?
— Убийца приковывает меня к кровати. Потом душит Кэти. Потом... — Я взглянул ему в глаза. — Может быть, он хотел представить все так, будто это я убил ее?
— Так же, как произошло с вашим братом... Вы это хотите сказать?
— Да, именно так.
— Чушь собачья.
— Подумайте об этом, Пистилло. Ведь вам так и не удалось объяснить, почему на месте убийства нашли кровь моего брата!
— Потому что Джули Миллер защищалась.
— Глупости, вы сами в это не верите. Крови было слишком много. — Я подался вперед. — Одиннадцать лет назад подставили Кена, а сегодня кто-то хотел сделать то же самое со мной.
Он презрительно хмыкнул:
— Не придумывайте мелодраму. Я вам вот что скажу: полиция не верит в вашу историю с освобождением в духе Гудини. Они думают, что вы хотели убить ее.
— А вы что думаете?
— Здесь отец Кэти. Он готов вас линчевать.
— Естественно.
— Вас это тем не менее удивляет...
— Вы знаете, что я ни при чем. И, что бы вы ни говорили вчера, вы знаете, что Джули я тоже не убивал.
— Я велел вам не вмешиваться.
— А я не считаю нужным следовать вашим указаниям.
Пистилло глубоко вздохнул и кивнул:
— Ну что ж, ковбой, тогда поговорим по-другому. — Он шагнул ко мне и посмотрел прямо в глаза. Я не дрогнул. — Сядешь за решетку.
Я вздохнул.
— Свою норму угроз я на сегодня уже получил.
— Это не угроза, Уилл. Вас отправят в тюрьму прямо сейчас.
— Отлично, я требую адвоката.
Он посмотрел на часы:
— Уже слишком поздно. Ночь проведете в камере. А завтра предстанете перед судьей. По обвинению в вооруженном нападении и покушении на убийство. Прокурор потребует, чтобы вас не выпускали под залог, и сошлется при этом на историю с вашим братом. Полагаю, судья удовлетворит его требование.
Я открыл рот, но он жестом остановил меня:
— Не трудитесь возражать. Вам это вряд ли понравится, но мне все равно, виновны вы или нет. Я найду достаточно улик, чтобы вас осудить. А если не найду, то сфабрикую. Можете рассказать адвокату о нашем разговоре — я все буду отрицать. Вы подозреваетесь в убийстве и вдобавок одиннадцать лет помогали скрываться своему брату, тоже убийце. А я один из самых уважаемых людей в стране. Как вы думаете, кому поверит суд?
Я смотрел на него в упор:
— Зачем вы это делаете?
— Я предупреждал, чтобы вы не вмешивались.
— Что бы вы сделали на моем месте? Если бы это был ваш брат?
— Не важно. Вы меня не послушались. В результате ваша девушка убита, а Кэти Миллер чудом избежала той же участи.
— Я к этому непричастен.
— Не важно. Вы способствовали этому. Если бы вы меня послушались, то ничего подобного не случилось бы.
Он был прав, но я не сдавался.
— А вы сами, Пистилло? Если бы вы не замяли дело Лоры Эмерсон...
— Послушайте, я здесь не для того, чтобы заниматься взаимными обвинениями. Вы сейчас же отправитесь за решетку. И не сомневайтесь — я добьюсь, чтобы вас осудили.
Он направился к двери.
— Пистилло! — Когда он обернулся, я спросил: — Чего вы добиваетесь?
Он наклонился, почти касаясь губами моего уха, и прошептал:
— Спроси своего брата.
Глава 38
Я провел ночь в полицейском участке на Тридцать пятой улице. В камере воняло мочой, блевотиной и специфическим кислым потом, характерным для алкоголиков. И все-таки это было лучше, чем дешевый одеколон. Со мной сидели еще двое: уличный трансвестит, который не переставая хныкал и никак не мог определиться, сидеть ему или стоять, справляя малую нужду, и какой-то негр — этот просто спал. Никаких страшных тюремных историй я рассказать не могу: меня никто не бил, не грабил и не насиловал. Ночь прошла без происшествий.
Полицейские из ночной смены слушали компакт-диск Брюса Спрингстина. Как и все мальчишки из Джерси, я знал многие его песни наизусть. Это может показаться странным, но когда я их слышал, то всегда вспоминал Кена. Нам не приходилось переживать трудные времена, мы не гоняли на спортивных машинах — впрочем, судя по публике на концертах, где я бывал, это можно сказать обо всех поклонниках Брюса. Однако эти песни о борьбе и свободе не только находили отклик в моей душе, но и заставляли думать о брате. Даже в прежние времена, до убийства. Но в ту ночь, когда Брюс пел о «той, что так прекрасна», я думал о Шейле. И снова переживал все, что произошло, испытывая ту же самую боль.
Используя свое право на единственный звонок, я разбудил Креста. Он выругался, услышав новости, и обещал найти хорошего адвоката, а также попробовать узнать что-нибудь о Кэти.
— Да, насчет тех записей в универсаме «Раз-два»... — спохватился он.
— Что?
— Твоя идея сработала. Завтра мы сможем их увидеть.
— Если только я выйду отсюда.
— Ну да, конечно... Если тебя не выпустят под залог, это будет паршиво.
Наутро меня отвезли в суд, расположенный на Сотой улице, и заперли в общей камере в подвале. Если вы не верите, что Америка — это котел, где смешиваются всевозможные нации, то вам следовало бы побывать в этой миниатюрной ООН. Я слышал там как минимум десять разных языков, а количеству оттенков кожи могла бы позавидовать любая фабрика красок. Вокруг пестрели бейсболки, тюрбаны, тюбетейки, шляпы и даже одна феска. Все говорили одновременно, и, насколько я мог понять, каждый доказывал свою невиновность. Впрочем, об этом нетрудно было догадаться и без знания языков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96