Призрак перешел улицу и направился к дому. Через пять минут он уже входил в квартиру.
* * *
Я сел на автобус и доехал до пересечения Ливингстон-авеню с Нортфилдом. Сердце старого доброго Ливингстона... Бывшую начальную школу превратили в торговый центр, где торгуют по сниженным ценам, и центр этот влачил, похоже, весьма жалкое существование. Я вышел из автобуса вместе с несколькими женщинами — домашней прислугой, приехавшей из города. Интересная симметрия: жители пригородов, таких, как Ливингстон, по утрам отправляются в Нью-Йорк. А те, кто прибирается у них в домах и нянчит детей, в то же время едут в обратном направлении. Своего рода равновесие.
Я пошел по Ливингстон-авеню, двигаясь по направлению к средней школе, соседствовавшей с публичной библиотекой, окружным судом и полицейским участком. Чувствуете систему? Все четыре здания были построены из одного и того же кирпича, в одно и то же время и, по-видимому, одним и тем же архитектором. Они казались ближайшими родственниками. Я вырос в этих краях: в детстве брал в библиотеке книжки Клайва Льюиса и Мадлен Ленгл, в восемнадцать лет пытался опротестовать в окружном суде штраф за превышение скорости, а в самом большом из заведений провел школьные годы вместе с шестью сотнями таких же подростков.
Я обогнул здания, описав полукруг, а затем свернул направо. Вот и баскетбольное поле с ржавыми кольцами на щитах. Слева были теннисные корты. В школе я играл в теннис, и неплохо, но мне не хватало спортивного духа. Проигрывать я, конечно, не любил, но и выиграть не слишком старался.
— Уилл!
Я повернулся и похолодел. Одежда была не та — джинсы в обтяжку, туфли на платформе в стиле семидесятых и короткая тесная блузка, открывавшая плоский живот с проколотым пупком. Но лицо и волосы... На мгновение я отвел глаза. Джули Миллер...
— Я знаю, — кивнула Кэти. — Как будто встретил привидение, да?
Я посмотрел на нее.
— Ты прямо как мой отец, — сказала она, засунув миниатюрные ручки в карманы тесных джинсов. — Он до сих пор не может смотреть на меня без слез.
Я не знал, что ответить. Кэти подошла ближе. Перед нами было здание школы.
— Ты тоже училась здесь?
— Окончила месяц назад.
— Ну и как?
Она пожала плечами:
— Рада, что все это позади.
В солнечном свете здание школы казалось каким-то холодным и напоминало тюрьму. Школа есть школа... Меня там любили. Я был вице-президентом совета учеников и капитаном теннисной команды. Со мной учились мои друзья. Но как я ни старался вспомнить что-нибудь приятное, ничего не получалось. Все портило постоянное ощущение какой-то незащищенности. Школьные годы — это непрерывная борьба. Постоянно нужно выживать, самоутверждаться, что-то преодолевать. В школе я не был счастлив. Думаю, так оно и должно быть.
— Прими мои соболезнования, — сказала Кэти.
— Спасибо.
Она достала из заднего кармана пачку сигарет и предложила мне. Я отрицательно покачал головой и, наблюдая, как она закуривает, с трудом подавил желание прочитать воспитательную лекцию. Кэти смотрела по сторонам, избегая встречаться со мной взглядом.
— Ты знаешь, я ведь родилась случайно. Поздний ребенок... Джули была уже в старших классах. Родителям сказали, что они больше не смогут иметь детей. А потом... — Она пожала плечами. — Меня никто не ждал.
— Не похоже, чтобы кто-нибудь из нас был так уж тщательно спланирован, — улыбнулся я.
Она засмеялась, и я невольно сжался. Это был смех Джули — точно такой же, постепенно затихающий.
— Извини моего отца, — сказала Кэти. — Он просто испугался, когда увидел тебя.
— Мне не стоило туда идти.
Она глубоко затянулась — слишком глубоко — и искоса посмотрела на меня.
— А почему ты приходил?
— Не знаю, — подумав, ответил я.
— Я тебя видела. Увидела, как только ты свернул за угол. Так странно. Я еще маленькой часто смотрела, как ты идешь к нам. Из своей спальни. Я ведь сплю там же; получается, будто вернулось прошлое. Странно...
Я посмотрел направо. Сейчас улица была пуста. Но в прежние годы там обычно стояли машины и родители ждали детей, чтобы забрать их из школы. И я хорошо помню, как мама приезжала за мной в своем старом красном «фольксвагене». Она ждала, читая журнал, потом звенел звонок, и я бежал к ней. Когда она поднимала голову, почувствовав, что я близко, на ее губах расцветала улыбка. Та самая ослепительная улыбка Солнышка, идущая из глубины сердца... Я вздрогнул, внезапно осознав, как будто упершись в стену, что теперь никто и никогда мне так не улыбнется.
Хватит, подумал я: это место, ожившая Джули в виде Кэти, воспоминания... Достаточно.
— Ты хочешь есть? — спросил я.
— Да, пожалуй.
Ее старенькая «хонда» стояла неподалеку. Заднее стекло было увешано безделушками, в салоне стоял густой запах жевательной резинки и фруктового шампуня. Я не узнал музыку, гремевшую из колонок, но она меня вполне устроила.
Мы заехали в традиционную нью-джерсийскую забегаловку на шоссе номер 10. Над стойкой висели портреты местных знаменитостей, в каждой кабинке стоял свой музыкальный автомат, а меню по длине превышало роман Тома Клэнси. Человек с густой бородой, источавший не менее густой запах дезодоранта, осведомился, сколько нас. Мы ответили, что двое. Кэти потребовала столик для курящих. Я не думал, что такие еще существуют. Но очевидно, крупные заведения несколько отставали от современных веяний.
— После того как ты прошел мимо нашего дома, — сказала Кэти, — я поехала на кладбище.
Официант наполнил наши бокалы минеральной водой. Кэти глубоко затянулась и, откинувшись на спинку стула, выпустила вверх струю дыма.
— Я не ходила туда много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96