фургон стал — как бы это помягче выразиться — не очень приятным для использования. Бездомные вообще не очень приятная публика: блюют, ходят под себя и так далее. Короче, все ясно.
Мы сидели в машине. Я думал, как начать.
— Хочу тебя спросить...
Он молча ждал.
— Ты ни разу не говорил, что думаешь о моем брате.
— Это вопрос?
— Скорее наблюдение. Вопрос другой: почему?
— Почему я не высказывался?
— Да.
Крест пожал плечами:
— Ты не спрашивал.
— Но мы это много раз обсуждали.
Он снова пожал плечами.
— Ну ладно, — продолжал я, — теперь я тебя спрашиваю: ты считал, что он жив?
— Разумеется, — кивнул Крест.
Вот оно как.
— Считал так, несмотря на все наши разговоры, на все мои аргументы...
— Я никак не мог понять, кого ты пытался убедить — меня или себя.
— А тебя я так и не убедил?
— Ни в малейшей степени.
— Ты ведь никогда и не спорил со мной...
Крест сделал глубокую затяжку.
— Твои иллюзии никому не мешали.
— В неведении благо — так, что ли?
— Чаше всего так.
— Но в моих доводах все же был смысл.
— Это ты так считаешь.
— А ты нет?
— Нет, — покачал головой Крест. — Ты полагал, что твой братец не смог бы спрятаться без денег. А ведь для этого ничего не нужно. Взять хотя бы бездомных, которых мы встречаем каждый день. Если кому-нибудь из них захочется исчезнуть, то какие проблемы? Раз, два — и нет его.
— На них не охотится полиция всего мира.
— Охотится... — презрительно повторил Крест. — По-твоему, каждый коп в мире просыпается по утрам, думая о твоем брате?
В этом был резон — особенно теперь, когда я знал, что мать, наверное, помогала Кену.
— Но он не мог никого убить.
— Чушь! — скривился Крест.
— Ты не знал его.
— Мы с тобой друзья, правда?
— Ну да.
— А ты можешь себе представить, что я когда-то жег кресты и орал «хайль Гитлер»?
— Это совсем другое дело.
— Ничего подобного. — Мы вышли из машины. — Помнишь, ты как-то спрашивал, почему я не свел эту татуировку совсем?
Я кивнул.
— И ты послал меня ко всем чертям.
— Так вот. Я, конечно, мог свести ее лазером или как-нибудь еще. Но мне не хотелось забывать.
— О чем? О том, что было?
Крест сверкнул желтыми зубами.
— О том, что может быть.
— Не понимаю.
— Потому что ты тупица.
— Мой брат был не способен изнасиловать и задушить женщину.
— В некоторых школах йоги учат повторять мантры, — сказал Крест. — Но сколько ни тверди одно и то же, истиной оно от этого не станет.
— Ты что-то сегодня ударился в философию.
— А ты ведешь себя как придурок. — Он погасил сигарету. — И все-таки почему ты изменил свое мнение?
Мы остановились у входа.
— Пойдем в мой кабинет, — сказал я.
Войдя в здание приюта, мы прервали разговор. Люди обычно ожидают увидеть внутри что-то вроде помойки. Нет ничего более далекого от истины. Ведь здесь могут оказаться и наши собственные дети, если попадут в беду. Это главный принцип «Дома Завета». Правда, подобный подход несколько увеличивает финансовые обязательства наших спонсоров и нравится не всем.
Мы с Крестом замолчали, потому что в «Доме» все внимание должно быть обращено на детей. Они того заслуживают — хотя бы раз в своей нелегкой жизни стать центром внимания. Стараемся относиться к каждому из них — не побоюсь этого слова — как к потерянному и вновь обретенному брату. Мы их всегда выслушиваем, никогда не торопимся. Пожимаем руку, обнимаем, похлопывая по плечу. Смотрим в глаза, когда разговариваем. Такое нельзя подделать — дети сразу поймут, они чувствуют фальшь за километр. Мы их любим, любим по-настоящему, безраздельно и без каких-либо условий. И если не получается, просто идем домой.
Я не хочу сказать, что у нас всегда все получается. Напротив, гораздо чаще не получается. Мы теряем больше, чем спасаем, а тех, кого теряем, снова засасывает улица. Но пока дети здесь, им хорошо. Пока они здесь, их любят.
В кабинете нас уже ждали. Двое. Мужчина и женщина. Увидев их, Крест остановился как вкопанный. Он принюхался, по-собачьи раздувая ноздри, и прошептал:
— Копы.
Женщина с улыбкой шагнула вперед. Мужчина стоял сзади, небрежно подпирая стену.
— Уилл Клайн?
— Да, — ответил я.
Она театральным жестом раскрыла передо мной удостоверение. Мужчина сделал то же самое.
— Мое имя Клаудия Фишер. А это Дэррил Уилкокс. Мы специальные агенты Федерального бюро расследований.
— Федералы! — с восхищением шепнул Крест, поднимая большие пальцы обеих рук. Он посмотрел на меня с уважением — неужели я удостоился такого внимания? Вгляделся в удостоверение, затем в лицо Клаудии Фишер. — Вы зря обрезали волосы, — покачал он головой.
Женщина захлопнула корочки удостоверения и высокомерно подняла брови, посмотрев на Креста:
— А вы...
— Легко влюбляюсь, — подсказал он.
Она нахмурилась и перевела взгляд на меня:
— Мы бы хотели переговорить с вами... Наедине.
Клаудия Фишер была невысокого роста, довольно подтянутая — тип отличницы-спортсменки из старших классов школы. Такие иногда позволяют себе расслабиться, но в строгом соответствии с планом. Ее волосы и в самом деле были коротко подстрижены и зачесаны назад, по моде конца семидесятых. Но ей это шло. Крупный нос, похожий на птичий клюв, в ушах — небольшие серьги в форме колец.
Мы, естественно, не особенно приветствуем подобные визиты. Я не склонен покрывать правонарушителей, но быть орудием полиции хочу еще меньше. Наш «Дом» задуман как тихая гавань, и сотрудничество с силовыми структурами подорвало бы нашу репутацию в уличной среде. А эта репутация значит для нас все. Мы должны сохранять нейтралитет. Быть своего рода «Швейцарией для бездомных». И кроме того, мой личный опыт общения с федералами — в связи с делом Кена — едва ли мог заставить меня испытывать к ним нежные чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96