Я с трудом сдержал изумленный возглас и попятился, бормоча извинения.
— Нет, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы видели.
Она пересекла комнату, встала рядом с лампой и посмотрела на нас. Мы с Крестом не изменились в лице, хоть это было и нелегко. Тот, кто изуродовал эту женщину, постарался на совесть. Когда-то она, пожалуй, была очень хороша собой, но затем будто перенесла пластическую операцию наоборот. Нос, который раньше, видимо, имел правильную форму, теперь был раздавлен, напоминая жука, на которого наступили тяжелым сапогом. Когда-то гладкая кожа рассечена и порвана во многих местах. Углы рта надрезаны так, что невозможно было понять, где они заканчиваются. Щеки и лоб во всех направлениях пересекали уродливые фиолетовые шрамы — так рисует трехлетний ребенок, заполучивший цветные мелки. Мертвый левый глаз смотрел в сторону, другой не мигая уставился на нас.
— Вы работали на улице, — сказал Крест.
Женщина кивнула.
— Как вас зовут? — продолжал он.
— Таня. — Рот она открывала с большим трудом.
— Кто вас так?
— А вы как думаете?
Мы не ответили — все было ясно.
— Он за этой дверью, — показала она. — Я ухаживаю за ним. Никогда не делаю ему больно. Вы понимаете? Я никогда не поднимаю на него руку.
Мы оба кивнули, хотя я ничего не понял, и Крест, думаю, тоже. Из-за двери не было слышно ни звука. Кастман спал. Какая разница? Разбудим... Крест взялся за дверную ручку и оглянулся на меня. Я деловито кивнул. Он открыл дверь.
Эта комната была освещена, и очень ярко. Я невольно прикрыл глаза рукой. Какой-то медицинский прибор, стоявший возле кровати, издавал прерывистый писк. Но в первую очередь бросались в глаза стены. Они были обиты пробкой — кое-где проглядывал коричневый цвет — и густо увешаны фотографиями. Сотнями фотографий, приколотых кнопками, — от стандартных, девять на двенадцать, до больших, размером с плакат. И со всех на нас смотрела Таня.
Во всяком случае, я так предположил. На этих снимках она была еще не изуродована. Я оказался прав — она оказалась удивительно хороша и, судя по всему, готовилась к карьере фотомодели. Я посмотрел вверх. Опять фотографии — как зловещая роспись на потолке. От них трудно было оторвать взгляд.
— Помогите! Пожалуйста! — донесся с кровати тихий голос.
Мы с Крестом подошли поближе. Таня, стоявшая позади нас, кашлянула. Мы обернулись. При ярком свете ее шрамы казались живыми, извиваясь на лице, как клубок червей. Нос был не просто расплющен, но полностью исковеркан, напоминая ком глины. А старые снимки словно излучали сияние, создавая вокруг нее какую-то болезненную ауру.
До и после...
Человек на кровати застонал.
Мы молча ждали. Таня посмотрела здоровым глазом сначала на меня, потом повернулась к Кресту. Казалось, она хотела заставить нас навсегда запомнить — какой она была прежде и что с ней сделал этот человек.
— Бритва, — сказала Таня. — Ржавая. У него это заняло часа два. И он изрезал не только лицо.
Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты и закрыла дверь.
Несколько секунд мы молчали. Затем Крест спросил:
— Ваше имя Луис Кастман?
— Вы из полиции?
— Вы Кастман?
— Да. И я сделал это. Господи, да я признаюсь в чем хотите — только вытащите меня отсюда! Ради Бога!
— Мы не из полиции, — сказал Крест.
Кастман лежал лицом вверх, от его груди тянулась трубка. В такт писку машины там что-то периодически вздымалось и опадало. Это был белый мужчина, свежевыбритый, с чисто вымытыми волосами. Он лежал на специальной больничной кровати с перилами и рычагами управления. В углу я заметил судно и раковину. Больше в комнате не было ничего: ни мебели, ни телевизора, ни книг, ни журналов. Шторы на окнах задернуты. Мне стало не по себе.
— Что с вами? — спросил я.
Кастман повернул ко мне глаза. Только глаза.
— Я парализован. Полностью... — Он на мгновение остановился, опустив веки. — Ниже шеи — ничего.
Я не знал, как начать. Крест, по-видимому, тоже.
— Пожалуйста... — снова заговорил Кастман. — Вы должны забрать меня отсюда. Прежде чем...
— Прежде чем что?
Он открыл глаза, закрыл, затем снова раскрыл.
— Я получил пулю... когда? Года три или, может, четыре назад. Я ничего не знаю — какое сейчас число, месяц и даже год. Свет всегда горит... непонятно, день или ночь. Я не знаю, кто у нас президент. — Он с усилием сглотнул слюну. — Она сумасшедшая, честное слово. Звал на помощь — все без толку: она обила стены пробкой. Лежу вот так день за днем и смотрю на стены...
Я молчал, и поэтому заговорил Крест:
— Мы здесь не для того, чтобы слушать историю вашей жизни. Нам надо узнать об одной из девочек.
— Вы пришли не по адресу, — ответил Кастман. — Я уже давно этим не занимаюсь.
— Ничего. Она тоже давно не работает.
— Как ее зовут?
— Шейла Роджерс.
— О! — Кастман улыбнулся. — Что вы хотите узнать?
— Все.
— А если я не скажу?
Крест тронул меня за плечо:
— Пойдем.
— Что? — В голосе Кастмана зазвучала паника.
Крест перевел взгляд на него:
— Вы не хотите нам помочь, мистер Кастман. Хорошо, мы не будем больше вас беспокоить.
— Погодите! — крикнул он. — Ладно! Знаете, сколько раз меня навещали с тех пор, как я здесь?
— Нам все равно, — бросил Крест.
— Шесть! Ровно шесть раз. И ни разу за последний год. Все шесть — мои бывшие девчонки... Приходили посмеяться, посмотреть, как я хожу под себя. И если хотите знать, я был даже рад — что угодно, лишь бы разогнать скуку... Понимаете?
— Шейла Роджерс, — напомнил Крест.
Трубка издала мокрый чавкающий звук. В открытом рту Кастмана вздулся и лопнул пузырь. Он вздохнул и начал говорить:
— Я встретил ее — дайте подумать — то ли десять, то ли пятнадцать лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96