Настал условленный час. Она оделась потеплее, взяла ключ и вышла в сад.
Сад был буквально затоплен: дождь стоял сплошной стеной. Мадемуазель Гит отважно прошла по аллеям и стала искать укрытие, где можно было бы дождаться условленного сигнала.
На полдороге к ограде она оглянулась и посмотрела на особняк.
В нескольких окнах горел свет, но это были ночники, стоявшие у изголовья спящих. Только спальня мадам де Шав была ярко освещена.
В комнатах герцога царила темнота, равно как и в кабинетах Бразильской компании.
– Мой почтенный папаша пьет и играет, – сказала себе мадемуазель Гит. – Вот кто умеет пожить! Он осыпает женщин банковскими билетами и за один вечер, не моргнув глазом, проигрывает десять тысяч луидоров! Просто больно видеть, как его грабит такой тупица, как господин де Розенталь!
Она зашла под крытый соломой навес беседки в сельском стиле, стоявшей недалеко от ворот в том конце ограды, который был ближе к площади Согласия.
«Вот я и на месте, – подумала она. – Лишь бы они не заставили себя ждать слишком долго!»
Миновало четверть часа, потом полчаса, и мадемуазель Гит, которой больше совершенно нечем было заняться, принялась ругаться, как застрявший в грязи ломовой извозчик. Ноги у нее насквозь промокли и замерзли, и, хотя она стояла в укрытии, с каждым порывом ветра струи дождя больно хлестали ее по лицу.
В полночь с минутами небо прояснилось. Разорванные бурей облака стремительно проносились по небесному своду.
Впрочем, мы спешим уверить вас, что мадемуазель Гит и не думала вглядываться в небеса.
Около половины первого по песку авеню Габриэль прошуршали колеса экипажа.
– Наконец-то! – воскликнула мадемуазель Гит.
Но прежде чем рассказать, как точно и ловко она выполнила свое задание, следует вернуться к двум нашим персонажам, которых мы надолго покинули.
В тот же самый вечер, около девяти часов, двухместная карета остановилась у ворот особняка де Шав со стороны улицы Фобур-Сент-Оноре. Из кареты вышли двое мужчин: один выглядел чисто одетым крестьянином, другой был в черном с головы до ног.
Этот другой был человек высокого роста, худой, с прямой спиной; его движения казались немного скованными. Длинные седые волосы, седая борода…
Несомненно, это был хозяин принаряженного крестьянина.
Они спросили у консьержа, можно ли видеть мадам де Шав, и в ответ услышали, что госпожа герцогиня очень нездорова и никак не может их принять.
Мужчина в черном внушительным тоном, хоть и вежливо, настаивал на своем. Обычно такого тона достаточно, чтобы сломить сопротивление прислуги, но на этот раз все было бесполезно.
– Раз госпожа герцогиня не может принять нас, – сказал он, – я бы хотел видеть господина герцога.
– Господина герцога нет дома, – ответил консьерж.
– Судя по времени, он должен вот-вот появиться.
– Господин герцог чаще возвращается утром, чем вечером.
Человек, одетый в черное, и крестьянин посовещались между собой.
Потом хозяин заговорил снова, причем тоном таким властным, что возражений последовать не могло:
– Дело, по которому я пришел, очень важное, гораздо более важное для госпожи герцогини и для господина герцога, чем для меня самого. Проводите меня туда, где я мог бы написать записку или подождать.
Консьерж не осмелился отказать: в тоне, а главное – во внешности этого человека было нечто, от чего начинало знобить и что заставляло подчиниться.
Когда консьерж вернулся к жене, он сказал ей:
– Я только что видел человека, похожего на привидение!
Повинуясь желанию незнакомца, его провели через двор и открыли для него приемную Бразильской компании, где на столе было все необходимое для письма.
Хозяин уселся за стол, крестьянин остался стоять в сторонке. Больше они между собой не разговаривали.
Хозяин написал письмо, порвал его и сжег кусочки на свече. Он начал второе письмо, которое постигла та же участь. Когда он заканчивал третье, – пока он писал, его перо не раз замирало над листом бумаги, – часы в соседней гостиной пробили одиннадцать раз.
– Я подписался твоим именем, – сказал хозяин крестьянину, – она охотнее вспомнит его, чем мое.
Крестьянин утвердительно кивнул и не сказал ни слова.
Хозяин сложил письмо и надписал адрес: «Госпоже герцогине де Шав, в собственные руки, немедленно».
Потом он сел, подперев голову рукой, и, казалось, погрузился в глубокие раздумья.
Это продолжалось долго, и в конце концов, после показавшегося ему, видимо, бесконечным, молчания, крестьянин сказал:
– Вот и полночь бьет.
Хозяин вскочил со стула.
– В такой ливень, – прошептал он, – и в такой час Елисейские поля, должно быть, пустынны…
Они подошли к будке консьержа, и хозяин сказал, протянув ему письмо:
– Госпожа герцогиня должна получить этот конверт сию же минуту. Если она спит, разбудите ее.
– Я же говорил вам… – начал консьерж.
– Вы говорили, – перебил его незнакомец, – что госпожа герцогиня больна. А я вам отвечаю: необходимо, чтобы она получила этот конверт немедленно, даже если она больна смертельно, и вы будете виновны в несчастье, которое может произойти в случае даже малейшей задержки.
С этими словами он вышел, оставив привратника сильно озабоченным.
Вернувшись в экипаж, крестьянин дал указания кучеру, после чего карета двинулась, завернула за угол Елисейских полей, спустилась по авеню Мариньи и въехала на авеню Габриэль.
К этому времени погода улучшилась. Тучи разошлись; западный ветер гнал их, сбивая в беспорядочные груды, но дождь лить перестал.
Хозяин и крестьянин вышли из кареты возле конца ограды особняка де Шав. Кучеру заплатили и отпустили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151