Я был крайне занят: на мне лежало хозяйство, приходно-расходная книга и репертуар – для скольких варьете сочинял я куплеты и репризы, коим не было равных по приятности и остроумию. Саладен же был малый ученый. Когда мы с моей женой решили, что малютке нашей должно дать воспитание принцессы, я сразу подумал о Саладене – пусть учит ее чтению, счету и письму. Колонь мог бы преподавать ей музыку, ибо превзошел все вплоть до тирольских вальсов, а Симилор – давать уроки фехтования, что сулило бы в будущем верный заработок особе женского пола, поскольку дама с рапирой всегда имеет на ярмарках бешеный успех, а также бальных танцев, принятых в высшем свете, в какой области тщетно стали бы искать ему достойных соперников даже и в Париже; наконец, приберегая главное на десерт, мадемуазель Фрелюш предстояло ознакомить ее со всеми секретами хождения по канату – ведь именно в этой сфере, по нашему мнению, должна была блеснуть наша малютка.
Сверх того, Поке по прозвищу Атлант вдруг по собственной воле вызвался наставить ее в хиромантии, сомнамбулизме и карточных трюках, которые он с успехом демонстрировал во многих городах Европы.
Нет предела честолюбивым мечтам папаши и мамаши. А мы с мадам Канадой пылали рвением и рвались в бой даже горячее, нежели истинные отец и мать, чье место было занято нами. Даже всего, что я перечислил, нам казалось мало: мадам Канада была в свое время гуттаперчевой гимнасткой – и потому часто говорила, что ребенку было бы полезно расслабить и размять суставы; я же, когда терял голову в грезах о блистательном будущем крошки, предлагал вдолбить те познания, что остались у меня после службы учеником аптекаря.
От шпагоглотательства пришлось отказаться по причине, о которой я скажу ниже, однако было решено, что по возвращении в Париж девочку нужно будет отправить в мастерскую Каменного Сердца, чтобы брала она уроки художественной живописи у господ Барюка и Гонрекена-Вояки – первейших ярмарочных мастеров.
Нельзя сказать, чтобы все это было пустыми мечтами – но слишком уж много набралось предметов для одной-единственной юной особы, едва перешагнувшей за порог трех лет; вот почему мы с мадам Канадой начали с простых вещей: по-прежнему позволяли ей пить, есть и спать вволю, не считая небольшого занятия по утрам с мадемуазель Фрелюш.
Для родителей (подлинных) я должен отметить здесь две важные особенности и одно необыкновенное явление.
Необыкновенное явление состоит в вишенке, расположенной над правой грудью девочки. Ей сейчас четырнадцать, и родимое пятно уже не выглядит таким розовым, как прежде – однако разглядеть его можно. Нужно ли добавлять, что именно в силу этого малютка получила первое свое имя? Убежден, что читатель мой и сам уже догадался.
Особенности перечислю в соответствии с естественным ходом вещей:
1. В течение долгого времени малютка появлялась в театре лишь для того, чтобы исполнить свою роль. Ее приносили в яслях младенца-Иисуса или в колыбели Моисея, а затем уносили. Это было все. Она не знала о том, что у нас делается.
Как-то вечером, вскоре после обретения ею речи, я привел ее с собой, дабы она посмотрела на танец мадемуазель Фрелюш – ибо следовало привить ей вкус к будущему ремеслу.
Едва лишь мадемуазель Фрелюш поднялась на канат, как малютка стала дрожать – и даже сильнее, чем когда произносила слово «мама». Вскочив на ноги, она побелела, как полотно, и, казалось, совершенно потеряла рассудок.
– Мама! Мама! Мама! – трижды повторила она. – Под окном… мост… река… Ах, я не помню!
Последнюю фразу девочка выговорила с трудом и бессильно опустилась на свое место.
Мадам Канада заподозрила, что мать ее танцевала на канате. Я же был другого мнения. Расспросы не дали ничего: малютка отказалась отвечать.
Впрочем, она и не могла ответить, ибо сказала истинную правду: «Ах, я не помню!» И я выскажу здесь свое соображение: под окнами дома, где жила девочка, часто выступала танцовщица на канате. Было это возле реки, а напротив располагался мост…
2. Саладен из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать ей свое мастерство шпагоглотателя. Можно было только поражаться тщеславию этого молокососа; но, поскольку я сохранил к нему слабость матери-кормилицы, то уступил его настояниям.
Обычно девочка любила играть с Саладеном, ибо малый он приятный и с ней всегда был крайне обходителен.
Когда он вышел на сцену, малютка улыбнулась ему. Когда же он вложил острие шпаги в рот, она вдруг резко отпрянула с теми же самыми словами:
– Мама! Мама! Мама!
Ее била крупная дрожь, глаза закатились, зубы скрежетали. Она еще успела выкрикнуть:
– Это он!
И упала без чувств.
XVII
ПРОДОЛЖЕНИЕ МЕМУАРОВ ЭШАЛОТА
Надо вам сказать, что тут мы с мадам Канадой призадумались и кое-что вспомнили. В последний вечер ярмарки на Тронной площади в Париже заявилась на представление дамочка с прелестной девчушкой, которую, было видно по всему, обожала. И вот когда наш Саладен принялся глотать свои шпаги, парижская девчушка закричала и стала плакать, повторяя: «Ой, какое страшилище! Я не хочу на него смотреть! Мамочка, уведи меня отсюда!» А Саладен пришел в страшную ярость, потому что гордость его была задета.
К несчастью, все это произошло слишком давно. Если бы мы узнали об этом раньше, то могли бы что-то предпринять – теперь же нас извиняло то обстоятельство, что обретались мы далеко от Парижа.
И все же, когда мадемуазель Сапфир так перепугалась при виде шпагоглотателя, мы с Амандиной очень расстроились при мысли о парижской девчушке – ведь дамочка души не чаяла в своей дочке, это сразу было заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151