Она заговорила о «другой», но Сапфир не поняла ее, потому что не знала истории мадемуазель Гит.
Герцогиня спрашивала, сама же не давала ответить, благодарила Бога, смеялась и плакала; ей можно было позавидовать, но ее хотелось и пожалеть. Ее красота сияла. Вряд ли кто-нибудь смог бы с уверенностью сказать, кто красивее: она или Сапфир.
– Я никогда не помешаю тебе встречаться с этими славными людьми, – говорила между тем герцогиня. – Да нет же, не встречаться! Они будут жить с нами, они навсегда останутся тебе отцом и матерью… И подумать только: всего лишь позавчера вечером я ходила с Гектором посмотреть, как ты танцуешь! Какое чудо, что Гектор смог познакомиться с тобой, полюбить тебя!
Увидев, что при этих словах на глаза девушки набежали слезы, герцогиня осушила их поцелуями.
– Ничего не бойся, ничего не опасайся! – сказала она. – Бог теперь с нами! Он не захочет омрачить такую радость, какую мы обрели. Сейчас мы поедем за Гектором… Ты его очень любишь?
Последние слова она произнесла шепотом, и в голосе ее прозвучала ревность.
Она почувствовала прохладные губы Сапфир на своем лбу и страстно прижала девушку к себе.
– Ты очень любишь его! Ты очень любишь его! – воскликнула герцогиня. – Тем лучше! Если бы ты знала, как он любит тебя! Он поверял мне свои тайны, и я ругала его за то, что он так сильно полюбил… полюбил… О! Теперь я могу вымолвить это слово: «циркачку»! Мне кажется, я еще больше люблю тебя за это… Я бы никогда не увидела, как ты танцуешь, потому что ты больше не будешь танцевать… Но ты будешь любить его больше, чем меня, да? Придется смириться с этим.
– Мама! Мама!. – шептала Сапфир, восторженно слушавшая ее слова.
Я не могу выразить истину лучше, чем при помощи этого слова: Сапфир слушала герцогиню, как матери слушают бессвязный лепет своих обожаемых малышей.
Роли переменились. Мадам де Шав была ребенком: в тот час в ней проявилось младенческое буйное веселье. Она больше не владела собой.
– Я буду ужасно ревновать тебя к нему, – говорила она, – наверняка буду. К счастью, до сих пор я относилась к нему, как к сыну, и я постараюсь никак не разделять вас в своей любви. Но, – вдруг радостно перебила она сама себя, – ты ведь тоже ревновала, дорогая? В тот день, когда мы встретились на дороге из Ментенона?
– Вы показались мне такой красавицей, матушка… – начала Сапфир.
– Значит, ты считаешь меня красивой? – продолжала герцогиня. – А ты… Даже не знаю, как сказать… Ты похожа…
Она хотела сказать «на твоего отца», но осеклась, и тень печали набежала на ее лицо.
– Послушай, – сказала она таинственно, – только что в этом письме, в котором говорилось о тебе, мне показалось, я узнала его почерк. Но что я говорю? Я совсем потеряла голову! Как ты можешь понять меня – ведь тебе и года не было! Вот, смотри!
Она вскочила стремительнее шестнадцатилетней девушки и отыскала в своем молитвеннике фотографию, присланную Медором.
Показав ее дочери, она спросила с искренним смехом, каким смеются только счастливые люди:
– Смотри! Смотри! Узнаешь себя?
Сапфир была взволнована и очень серьезна.
– Я узнаю только вас, матушка, – сказала она, поднося фотографию к губам. – Но во мне какая-то странная тревога, какая-то усталость, которую я не могу выразить словами; как будто моя скрученная, словно пружина, память должна раскрутиться… Мне кажется, я вспоминаю… Но нет! Я зря стараюсь, мне не вспомнить. Сегодня, как и тогда, я – всего лишь это облачко, которое вы укачиваете в своих руках, – и я так их люблю!
Госпожа де Шав нежно прижала девушку к себе и, понизив голос почти до шепота, сказала:
– У тебя была тогда…
Она замолчала, почти смущенная, и Сапфир покраснела, улыбаясь своей чудесной улыбкой.
– Но как же «другая» смогла сделать это? – вслух подумала герцогиня и добавила: – Ты ведь знаешь, о чем я говорю? Эта родинка…
– Моя вишенка! – тихонько ответила Сапфир, опустив свои шелковые ресницы.
Обе засмеялись, и в их смехе сквозили смущение, стыдливость и невыразимое целомудрие.
– Я судья, – весело сказала мадам де Шав, – я расследую дело о твоем рождении. Это допрос, мадемуазель… С какой стороны?
– Здесь, – ответила Сапфир, указав розовым пальчиком на место между правым плечом и грудью.
Мадам де Шав поцеловала этот пальчик и сказала так тихо, что Сапфир едва расслышала:
– Я хочу увидеть.
– И я хочу, чтобы ты увидела, – ответила девушка, впервые обратившись к матери на «ты».
Они снова бросились друг другу на шею.
Потом Сапфир села, а герцогиня, встав перед ней на колени, дрожащей рукой стала расстегивать ее платье.
Она не закончила эту работу, потому что Сапфир, испуганно вскрикнув, схватила ее за руки.
Вздрогнув, герцогиня вскочила и, посмотрев назад, туда, куда показала Сапфир, увидела между портьерами в дверном проеме, где так недавно появилась девушка, два черных лица, на которых сверкали белки глаз.
– Что вы здесь делаете? – пробормотала герцогиня, запинаясь, и в ее голосе звучало столько же гнева, сколько страха.
Между двумя эбеновыми физиономиями появилась третья. Этот человек был высок, лицо его отливало красноватой бронзой.
Господин герцог де Шав был пьян, но не в такой степени, как обычно, когда он возвращался домой ночью. Он ничего не соображал, но твердо стоял на ногах: видимо, ему не дали довести до конца привычную оргию.
– Это прекрасное дитя – мое! – заявил он, выговаривая французские слова с таким же трудом, как в былые времена. – Почему меня заставляют приходить за ней сюда?
– Это моя дочь, – ответила мадам де Шав; горло у нее было перехвачено спазмом мучительной тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151