— Мистер Тремэйн? Вы в порядке? Может, вам лучше прилечь?
Люсьен внимательно посмотрел на лежавшую у него на плече руку, а потом на лицо, склонившееся над ним. Его голос был тихим, он дрожал от гнева:
— Почему? Почему вы всегда тут как тут? Вы и эти проклятые глазищи! Вам доставляет радость вид моих мучений? — Он отбросил с плеча ее руку. — Вон отсюда!
Она резко выпрямилась, подняв голову:
— Конечно. Естественно. Кэт, вон отсюда. Потрудись вернуться на место. Да и чему тут удивляться? Ведь вы, Тремэйны, столь обходительное семейство. Вы можете даже преподать своей мачехе урок хорошего тона. Ну что ж, желаю вам доброго вечера, сэр!
— Будь ты проклята! Вон!
Как только Кэт удалилась, он вскрыл пакет, В нем было завещание его настоящего отца: ему полагалось весьма приличное денежное содержание, кроме того, имелась купчая на особняк в Лондоне, приобретенный на его имя. Он внимательно рассмотрел маленькое золотое кольцо с рубином и инициалами «К. С.» на внутренней стороне и только тогда взял крохотную, в резной рамке миниатюру и решился взглянуть на человека, одетого по моде конца прошлого века, — человека, похожего на него.
Потом раскрыл второй, меньший по размеру пакет и извлек из него старый, пожелтевший лист бумаги, исписанный легким небрежным почерком — письмо, в котором Кристоф Севилл умолял Памелу Тремэйн сообщить хоть что-нибудь об их сыне.
Он внимательно дважды прочел его, затем поднес к свече и смотрел, как бумагу охватило пламя и письмо постепенно превратилось в горку пепла на тарелке с остатками обеда.
Он сидел у стола, пока свечи не погасли и комната не погрузилась в темноту, а он все всматривался куда-то в пространство горящими как угли глазами.
В этот унылый предрассветный час человек, который некогда был Люсьеном Тремэйном, скончался, и никого не оказалось рядом, чтобы оплакать его… А другой человек — угрюмый и одинокий — появился на свет.
Эдмунд болезненно поморщился при виде осклабившейся в беззубой улыбке Мойны: тяжесть в груди усилилась.
— Он ушел, верно? Это свершилось?
Мойна чувствовала жестокую радость, видя, как он постарел за эту ночь, сколько новых морщин наложило горе на его лицо.
— Да, он ушел. Он с рассветом покинул «Лису и Корону», ненавидя вас, эту белобрысую суку — всех, всех вас. Вы добились именно того, чего, как вы думали, вам хотелось. Но это еще не конец. О нет. Он еще вернется, моя деточка вернется. Он дождется своего часа и не свернет с пути. Никто из нас не знает до конца Люсьена Тремэйна. Но я-то могу подождать. А вы?
Мойна покинула хозяина и отправилась на поиски хозяйки.
Мелани тупо взглянула на служанку, вошедшую в сумрачную спальню: голова ее была мутной. Она вчера опять перепила вина, чтобы заглушить жестокую головную боль. Головные боли мучили ее уже почти неделю — с той самой ночи, когда Люсьен вышвырнул ее из своей постели.
Мойна злорадно улыбнулась, увидев, как глаза Мелани наполнились слезами.
— Он ушел, да? Мой дорогой Люсьен уже на пути в Лондон и ни словечка не послал мне на прощанье.
Мойна бесстрастно следила за хозяйкой. Мигрень, которую вызвало ее зелье, сделала свое дело. Служанка отправилась в маленький кабинет, где приготовила укрепляющее питье.
— Как я уже сказала вашему разлюбезному супругу, он выехал на рассвете. Но вы напрасно так убиваетесь. Терпите, ждите, делайте то, что я говорю, и он вернется.
Она вышла из спальни и пробурчала еле слышно:
— Он вернется, когда я буду готова положить всему этому конец, мисси, — и ни днем раньше.
Через неделю после отъезда Люсьена Тремэйна в Лондон Кэтрин д'Арнанкорт, известная обитателям Тремэйн-Корта как Кэт Харвей, стояла в нерешительности возле гранитного надгробия, стараясь не глядеть на него. Потом неловко положила на мерзлую зимнюю траву букетик цветов и помчалась прочь, обзывая себя дурой за этот маленький жест. Ведь она похоронила свои чувства и не желает, чтобы они оживали.
Ее положение в Тремэйн-Корте упрочилось после того, как Эдмунда Тремэйна хватил удар и он стал практически беспомощен: Кэт ухаживала за ним, как за ребенком, кормила и читала ему вслух, чтобы хоть как-то скрасить его существование.
Мелани начала было возражать против этого, но, ко всеобщему (кроме Кэт) удивлению, вмешалась Мойна и поставила все на свои места. Она не интересовалась, как удалось старухе добиться своего. Ей было довольно уже и того, что она может остаться подле Нодди и исполнить свой долг по отношению к Эдмунду, который взял ее в дом. Кроме того, ей и податься-то было некуда.
Что на самом деле удивляло Кэт, так это то, что Мелани продолжала жить в Тремэйн-Корте. Теперь, когда Эдмунд был прикован к постели, ничто не мешало ей к началу сезона явиться в Лондон, куда отправился Люсьен. Однако Мелани чего-то ждала, полностью игнорируя мужа и переселив в соседнюю со своей спальней комнату нового конюха.
Кэт задержалась у распахнутых ворот кладбища, бросив прощальный взгляд на могилу Памелы Тремэйн и уже жалея о том, что сделала.
— Не стоило мне тратить на вас свое сочувствие, — сказала она, плотнее закутавшись в плащ и набираясь сил, чтобы отправиться через поле обратно в Тремэйн-Корт. — Вы мертвы, а мы остались жить.
ИНТЕРЛЮДИЯ
1813

…Стою за бой открытый!
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
«12 марта 1813 г .
Уважаемый мистер Тремэйн!
Хотя наше знакомство было чрезвычайно кратким и вряд ли оставило по себе приятную память, я позволила себе поинтересоваться у Мойны (которая, как всегда, в курсе всех дел) вашим новым местопребыванием с целью поставить вас в известность о ситуации, сложившейся в настоящее время в Тремэйн-Корте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128