потом оттуда послышались тупые удары, грохот, звяканье цепи, крики, которые постепенно перешли в хрип. Еще несколько глухих ударов — и Бройер вновь появился в коридоре. Правый сапог его был мокрым. Наполнив лейку водой, он вернулся в 7-ю камеру.
— Смотри-ка! — произнес он. — Очнулся!
Люббе лежал на животе, лицом вниз, и обеими руками пытался сгрести воду на полу в одну лужицу, чтобы сделать хотя бы глоток. Своими беспомощными движениями он напоминал полумертвую жабу. Вдруг он заметил полную лейку. Вскинувшись, он стал с хрипом метаться из стороны в сторону, пытаясь ухватить ее. Бройер наступил ему на руки. Люббе не мог их освободить и вытягивал шею в сторону лейки; губы его дрожали, голова тряслась, хрип становился все слабее.
Бройер с минуту понаблюдал за ним глазами эксперта. Он видел, что Люббе почти готов.
— Ну жри, черт с тобой, — проворчал он. — Жри свою последнюю трапезу.
Он улыбнулся своей шутке и убрал ноги с пальцев Люббе. Тот бросился на лейку с такой поспешностью, что она едва не опрокинулась. Он еще не верил в свое счастье.
— Жри медленно, — посоветовал Бройер. — Время еще есть.
Люббе пил и пил, не в силах остановиться. Позади у него была шестая ступень бройеровского воспитательного комплекса: рацион, состоящий исключительно из селедки и соленой воды в течение нескольких дней плюс раскаленная батарея, к которой приковывали воспитуемого.
— Все, хватит, — сказал наконец Бройер и вырвал у него лейку. — Вставай. Пошли со мной.
Люббе медленно, с трудом, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, поднялся на ноги, и его тут же вырвало водой.
— Вот видишь, — с укоризной произнес Бройер. — Я же говорил тебе, пей медленно. Давай, топай.
Толкая перед собой Люббе, он дошел по коридору до своей комнаты, открыл дверь, и Люббе ввалился в нее.
— Вставай, — приказал Бройер. — И садись на стул. Живо.
Люббе кое-как взгромоздился на стул. Чтобы не свалиться с него, он откинулся на спинку и стал ждать очередной муки. Ничего другого он уже не знал.
Бройер задумчиво посмотрел на него.
— Ты мой самый старый гость, Люббе. Шесть месяцев, кажется, а?
Призрак, сидящий перед ним на стуле, покачнулся.
— А? — повторил Бройер.
Призрак кивнул.
— Неплохой срок, — заметил Бройер. — Длинный. За такой срок немудрено и привыкнуть друг к другу. Я уже прикипел к тебе сердцем. Смешно, но так оно и есть. Против тебя лично я ничего не имею, ты же знаешь… Ты ведь знаешь? — повторил он после небольшой паузы. — Или нет?
Призрак опять кивнул. Он ждал очередной пытки.
— Тут, понимаешь, принцип — извести вас всех. А кого именно — плевать! — Бройер важно кивнул и налил себе коньяку. — Плевать… Жаль. Я думал, ты прорвешься. Нам оставалось только подвешивание за ноги да еще одно произвольное гимнастическое упражнение — и ты бы закончил полный курс и вышел. Ты это знаешь?
Призрак кивнул. Точно он не знал, но слышал, что Бройер иногда отпускает заключенных, выдержавших все пытки, если у него не было четкого приказа о их ликвидации. Он был бюрократом на свой лад: кто выдерживал — получал шанс. Этот бюрократизм был замешан на надменном восхищении стойкостью противника. Среди нацистов встречались такие, которые были готовы отдать должное врагу, если он этого заслуживал, и поэтому считали себя настоящими мужчинами и джентльменами.
— Жаль, — повторил Бройер. — Я бы тебя, честно говоря, с удовольствием отпустил. Ты смелый парень. Жаль, что мне все-таки придется тебя прикончить. И знаешь почему?
Люббе не отвечал. Бройер закурил и открыл окно.
— Вот поэтому. — Он прислушался. — Слышишь? — Он видел, что Люббе, хоть и следит за ним глазами, но все еще не понимает его. — Артиллерия. Вражеская артиллерия. Они уже близко. Поэтому! Поэтому-то тебе и придется сегодня отдать концы.
Он закрыл окно.
— Не повезло, правда? — Он криво усмехнулся. — За каких-нибудь два-три дня до того, как они вас смогут отсюда выпустить. Вот не повезло так не повезло, верно?
Бройер пришел в восторг от своей идеи — маленькая психологическая пытка на прощание, которая придавала всей сцене некоторую изысканность.
— В самом деле, жуткое невезение, а?
— Нет… — прошептал Люббе.
— Что?
— Нет.
— Неужели ты так устал от жизни?
Люббе покачал головой. Бройер смотрел на него с удивлением. Он вдруг почувствовал, что перед ним уже не та развалина, которую он приволок из камеры. Люббе выглядел теперь, как после однодневной передышки.
— Потому что они теперь доберутся до вас, — прошептал он, с трудом шевеля растрескавшимися губами. — До всех!
— Ерунда это все! Ерунда! — Бройер на мгновение разозлился. Он понял, что допустил ошибку. Вместо того чтобы мучить Люббе, он еще оказал ему такую услугу. Но кто же мог подумать, что этот тип совсем не дорожит своей жизнью?
— Напрасно радуешься! Я просто подшутил над тобой. Мы вовсе не проиграли войну! Мы просто сворачиваем лагерь! Линия фронта передвинулась, вот и все!
Это звучало не очень убедительно. Бройер и сам чувствовал это. Он сделал глоток коньяку. «Ну и наплевать…» — подумал он и опять выпил.
— Думай, что хочешь, — сказал он затем. — Все равно тебе не повезло. Я вынужден тебя прикончить.
Он чувствовал, как хмель становится все тяжелее.
— Досадно и для тебя и для меня. Неплохая была жизнь. Хотя, для тебя-то, пожалуй, и не очень, если уж говорить правду.
Люббе наблюдал за ним, несмотря на свою слабость.
— Что мне в тебе нравится, — продолжал Бройер, — так это то, что ты не скулил и не сдавался. Но я должен тебя прикончить, чтобы ты ничего не рассказал. Именно тебя, самого старого гостя. Тебя в первую очередь. До других тоже очередь дойдет, — прибавил он, словно утешая его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124