— Снимай вон того, — равнодушно произнес Шульте. — У него впереди золотая коронка.
Бергер попытался приподнять труп. У него ничего не получалось. Драйеру пришлось помочь ему. Труп повалился на землю, словно кукла, набитая опилками.
— Это он? — спросил Шульте.
— Так точно.
Бергер вытащил глазной зуб повешенного вместе с коронкой и положил его в ящик. Драйер сделал соответствующую запись в своих бумагах.
— А у остальных что? — спросил Шульте.
Бергер осмотрел двоих лежавших на полу. Капо посветил ему карманным фонариком.
— У этих ничего. У одного пломбы из цемента и амальгамы с серебром.
— Это нам ни к чему. А у тех, что висят?
Бергер тщетно пытался приподнять Моссе.
— Брось, — нетерпеливо произнес Шульте. — Так даже лучше видно, пока они висят.
Бергер отодвинул в сторону распухший язык, торчавшей из широко раскрытого рта. Сквозь единственное стекло на него в упор смотрел выпученный глаз. Из-за толстой линзы он казался еще больше и неестественнее, чем был на самом деле. Веко над второй, пустой глазницей было приоткрыто. Из-под него сочилась прозрачная жидкость. Щека повешенного была мокрой от нее. Капо стоял сбоку от Бергера, Шульте — за спиной. Бергер чувствовал на своей шее его дыхание. Изо рта Шульте пахло мятными таблетками.
— Ничего нет, — сказал Шульте. — Давай следующего.
Со следующим было проще. У него не было передних зубов. Ему их выбили. Две пломбы из амальгамы с серебром, справа, — ничего ценного. Бергер опять почувствовал на шее дыхание Шульте. Дыхание старательного национал-социалиста, который со спокойной совестью исполняет свой долг, самозабвенно ищет золотые пломбы, равнодушный к безмолвному обвинению только что убитого рта. Бергер вдруг почувствовал, что больше не в состоянии выносить это прерывистое мальчишечье дыхание. «Как будто ищет птичьи яйца в гнезде…», — подумал он.
— Хорошо. Ничего нет, — разочарованно сказал Шульте. Он взял со стола один из списков и ящик с золотом. — Распорядитесь, чтобы этих отправили наверх, а здесь все как следует выдраили.
Он ушел, молодой, стройный и невозмутимый. Бергер принялся раздевать Бреде. Это было просто, он мог управиться один. Эти трупы еще не успели остыть. На Бреде были штатские брюки, майка-сетка и кожаная куртка. Драйер закурил сигарету. Он знал, что Шульте больше не придет.
— Он забыл очки, — сказал Бергер.
— Что?
Бергер показал на Моссе. Драйер подошел ближе. Бергер снял очки с мертвого лица. Штайнбреннеру показалось забавным повесить Моссе в очках.
— Одна линза еще цела, — сказал капо. — Но кому она нужна — одна-единственная линза: Разве что детям, выжигать что-нибудь на солнце.
— Хорошая оправа.
Драйер наклонился поближе.
— Никель, — бросил он презрительно. — Дешевка.
— Нет, — возразил Бергер. — Это белое золото.
— Что?
— Белое золото.
Капо взял очки в руку.
— Белое золото? Это точно?
— Совершенно точно. Оправа грязная. Если ее вымыть с мылом, вы сами увидите.
Драйер взвесил очки на ладони.
— Тогда это совсем другое дело.
— Да.
— Надо их записать.
— Списков уже нет, — сказал Бергер и посмотрел на капо. — Шарфюрер Шульте унес их с собой.
— Ничего. Я могу его догнать.
— Да, — сказал Бергер, продолжая в упор смотреть на Драйера. — Шарфюрер Шульте не обратил внимания на очки. Или решил, что они не представляют собой никакой ценности. Может, они и в самом деле ничего не стоят. Я могу ошибаться. Может, это действительно никель.
Драйер поднял глаза.
— Их ведь могли выбросить, — продолжал Бергер. — Вон на ту кучу ненужного хлама. Разбитые очки в дешевой металлической оправе.
Драйер положил очки на стол.
— Давай-ка заканчивай с этими.
— Одному мне не справиться. Они слишком тяжелые.
— Ну значит, позови еще троих сверху.
Бергер отправился наверх и вскоре вернулся с тремя заключенными. Вчетвером они сняли Моссе. Из легких клокоча вырвался сжатый воздух, когда они ослабили петлю на шее. Крюки были вбиты в стену с таким расчетом, чтобы ноги повешенного едва касались земли. Так он умирал гораздо медленнее. На обычной виселице от падения почти всегда ломались шейные позвонки. В Тысячелетнем рейхе этому положили конец. Виселицы были приспособлены для медленного удушения. Здесь хотели не просто убивать — здесь хотели убивать как можно медленнее и болезненнее. Одним из первых успехов нового правительства была отмена гильотины и введение обычного топора.
Обнаженный труп Моссе лежал на полу. Ногти на руках были поломаны. Под них набилась белая известка. Задыхаясь, он цеплялся ногтями на стену. Ободранная штукатурка красноречиво подтверждала это. Сотни повешенных цеплялись за эту стену и оставили здесь следы своих ногтей. И ног — на полу.
Бергер положил одежду и обувь Моссе на соответствующую кучу тряпок и башмаков, потом посмотрел на стол. Очков не нем уже не было. Не было их и на куче бумаг — замусоленных писем и записок, извлеченных из карманов мертвецов.
Драйер не поднимал глаз. Он усердно наводил порядок на столе.
— Что это такое? — спросила Рут Холланд.
Бухер прислушался.
— Птица поет. Скорее всего дрозд.
— Дрозд?
— Да. Так рано весной поют только дрозды. Это дрозд, я вспомнил.
Они сидели на корточках по обе стороны двойного забора из колючей проволоки, отделявшего женские бараки от Малого лагеря. Никто не обращал на них внимания: Малый лагерь был уже так переполнен, что люди сидели и лежали повсюду. Кроме того, часовые покинули вышки, потому что время их истекло. Они не стали дожидаться смены. Такое теперь случалось все чаще. Это было запрещено, но с дисциплиной дело давно уже обстояло не так, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124