"Ну-ка, сматывайся живей! - говорю себе. - Ждешь, пока тебя задержат,
да?" И сворачиваю в переулок. А в ушах у меня назойливый шепот:
"Вас вычеркнули из списков, Майкл. Как вы этого не поймете?"

10
Голод теперь не особенно меня мучит. Если преодолеть в себе ненужные
в данном случае щепетильность и брезгливость, в этом городе всегда можно
как-то прокормиться. Почти ежедневно под вечер я наведываюсь на базар на
Фредериксброгаде. Правда, от одной мысли, что я питаюсь гнилыми фруктами
или брынзой, которую уронили и раздавили при перегрузке, меня порой
бросает в дрожь, зато я теперь уверен, что голодная смерть мне не грозит.
Страх меня тоже не гнетет. Открытие, что Сеймур все еще находится в
Копенгагене, конечно, не из приятных, однако у меня теперь такой вид, что,
если бы мы даже столкнулись с ним лицом к лицу, он не смог бы меня узнать.
Когда мне приходится случайно видеть в зеркале витрины свое собственное
отражение, я сам себя не узнаю. Передо мной маячит одетый в лохмотья
бородатый субъект с испитым лицом и потухшим взором.
Единственное, что меня мучит, - это разговоры с Сеймуром. Я все чаще
ловлю себя на том, что участвую в этих бессмысленных разговорах, и не
только с Сеймуром, но с самыми разными людьми, живыми и мертвыми, далекими
и близкими. Я разговариваю с Любо и Маргаритой, с генералом и Бориславом,
с Грейс и Дороти и даже с Тодоровым. "Перестань, - твержу я себе. -
Перестань, так и рехнуться недолго". И я перестаю, но лишь на короткое
время, чтобы сменить собеседника. А потом снова принимаюсь болтать с
кем-нибудь.
Конечно, мне особенно неприятно оттого, что я больше всех беседую с
Сеймуром. Естественно, я не испытываю никакого желания говорить с ним, и
обычно наш диалог начинается с того, что я советую ему убраться с глаз
моих, однако он не слушается и, не обращая внимания на мою ругань,
спрашивает:
"Станете ли вы, Майкл, любить родную мать или родину, если они вас
отвергнут?"
"К вашему сведению, Уильям, мать уже отвергла меня. У меня ее нет".
"У вас нет никого и ничего", - кивает Сеймур.
"Ошибаетесь. У меня есть родина".
"Она отреклась от вас. Так же, как мать".
"Родина не отречется от своего сына, если он остается верен ей".
"Случаются недоразумения", - посмеивается Сеймур.
"Воображаемые недоразумения. Но меня они не смущают. Я знаю, у меня
есть родина, и этого мне вполне достаточно".
"Любовь на расстоянии, - посмеивается Сеймур. - Вы так и умрете вдали
друг от друга".
"Я умру, но только не она! - уточняю. - А раз она живет - значит, я
тоже не совсем мертв".
"Слова, слова, слова... - презрительно гундосит Сеймур. - Словами вы
пытаетесь заполнить свою пустоту. Пустоту внутреннюю. Пустоту вокруг себя.
Вы в полном одиночестве, Майкл, вы всеми покинутый и всеми забытый. Будь
вы немного чувствительней, вы давно бы бросились в канал".
Мне и самому порой приходит мысль броситься в канал, когда я сижу в
невысоком ивняке и наблюдаю за тем, как бегут его грязные воды. Мысль
довольно заманчивая, потому что этим нехитрым способом можно покончить со
всем сразу - и с голодом, и с усталостью, а главное, с гложущим меня
сомнением, что наши поверили заведомой лжи. Только мне не утопиться. Я
умею плавать. И потом, я вынослив. И вообще, та самая чувствительность, о
которой говорит Сеймур, мне не свойственна. А если подобные мысли все же
порой меня осаждают, то, скорее всего, оттого, что нервы немножко сдают.
Так, самую малость, конечно.
Как-то вечером, возвращаясь с базара с полным кульком еды, я встречаю
Маргариту. Она появляется совершенно неожиданно из глухой улочки. Я тщетно
пытаюсь прикрыть свой жалкий кулек, делая вид, что просто вышел
прогуляться перед сном.
Но Маргарита вроде бы не замечает моей ноши, она виновато улыбается -
очевидно, тоже смущена неожиданной встречей.
"Ну так кто же у тебя - девочка, мальчик?" - спрашиваю я, опасаясь,
что однажды уже об этом спрашивал.
"Никого у меня нет, - едва слышится ответ женщины, которая при этом
отводит взгляд в сторону. - Мы развелись... Вернее было бы сказать...
разошлись... Прожили вместе только два месяца и, не успев
зарегистрироваться, разошлись. Так что и разводиться не понадобилось..."
"Ну и ну! Никак не мог предположить..."
"Для меня это было как гром среди ясного неба, но так уж получилось".
"Проще сказать, он тебя бросил?"
Маргарита молчит, но ее молчание достаточно красноречиво. Она с
какой-то надеждой смотрит на меня. Взгляд ее говорит, что она ждет от меня
других слов, чтобы они касались только нас обоих. Но я таких слов не
говорю. Зачем возвращаться к старому - капризам, претензиям, намекам. Мы
стоим молча, она смотрит на меня, а я гляжу в сторону. А когда я все же
хочу взглянуть на нее, то обнаруживаю, что я совсем один на темной улице.
"Нет, у тебя здорово шалят нервы, - бормочу я. - Хотя никаких причин
для этого нет, потому что голод уже позади, и если тем не менее не все в
порядке, то только потому, что в твоей голове полнейший сумбур".
Двигаясь в темноте, я постепенно вспоминаю, что встреча эта
состоялась на самом деле, но только очень давно - как-то утром, когда я
шел в министерство. Именно тогда она сказала мне, что Тодоров ее бросил.
Сообщив об этом, она долго молчала, надеясь, что я приму в ее судьбе
горячее участие. Ей даже в голову не пришло попросить у меня прощенья и
заверить меня, что она никогда не повторит своей ошибки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93