А тем
временем случилось второе несчастье...
Американец поднимает глаза на меня:
- Может, вам уже надоело?
- Почему? Напротив.
Он и в самом деле не столько надоедает, сколько озадачивает меня
своими речами. Ведь этот человек не из разговорчивых и, если все же без
конца говорит, значит, делает это с определенной целью, а какую цель он
преследует, исповедуясь передо мной, я пока не знаю. Не менее трудно
установить и степень правдивости исповеди.
- Так вот. Я и два других последователя профессора - Гарри и Дик -
так загорелись под действием его проповедей, что решили от его
революционной теории перейти к революционной практике. В результате в одно
прекрасное утро наш факультет был весь оклеен листовками против
ретроградного буржуазного образования. Нас троих сразу же вызвали к декану
для дачи объяснений, но, так как мы упорно отрицали свою причастность к
истории с листовками, все ограничилось тем, что нас оставили на
подозрении. Тайная группа тут же распалась. Каждый из нас был убежден, что
кто-то из двух других - предатель, а кто станет готовить революцию вместе
с предателем? Гарри и Дику и в голову не пришло, что мистер, назовем его
Дэвис, тоже был в курсе дела, а если бы они и сообразили, то едва ли могли
бы допустить, что Дэвис способен совершить донос. А вот я допускал, и,
может быть, именно потому, что сентиментальное приключение уже малость
подорвало мою слепую веру в любимого учителя.
Сеймур снова меняет позу и снова закуривает.
- Я и в самом деле вам не надоедаю?
- Вы, наверно, считаете, что и другим все так же надоедает, как вам?
- спрашиваю в свою очередь.
- Не знаю, случилось ли с вами такое, но, когда чувство, которым вы
очень дорожите, начинает колебаться, у вас появляется властное стремление
расшатать его вконец, вырвать с корнем и выбросить к чертовой бабушке.
Начеркал я собственноручно один лозунг против университетского мракобесия
и, прежде чем отстукать его на машинке, понес показать к Дэвису. Он
посмотрел, посоветовал внести несколько мелких поправок, а затем говорит:
"Боюсь, как бы ты, мой мальчик, не навлек на себя беду этими
мятежными действиями".
"О, - сказал я небрежно, - риск невелик".
"Кто, кроме тебя, знает про это?"
"Только Гарри и Дик".
"Во всяком случае, когда будете расклеивать, смотрите в оба".
"Расклеиваться они будут рано утром, когда аудитории еще пустуют", -
все так же небрежно ответил я.
Рано утром в аудиториях действительно было совсем пусто, но меня все
же сцапали, едва я принялся за вторую листовку. На этот раз сомнений
насчет того, кто предатель, быть не могло. Дэвис сделал свой донос
незамедлительно, рассчитывая на взаимные подозрения между мной и моими
товарищами.
- И вас исключили?
- Исключили бы, не заговори во мне здравый смысл. Во всяком случае,
мой труд "Структура капитализма как организованного насилия", который я
начал писать, так и остался незаконченным. И с этого момента я стал
смотреть на марксистские идеи как на идеи беспочвенные.
- Не понимаю, что может быть общего между марксистскими идеями и
подлостью вашего профессора.
- Разумеется, ничего общего. Я далек от мысли валить вину на марксизм
за двуличие Дэвиса. Просто-напросто с глаз моих свалилась пелена, и я стал
понимать, что идеи, пусть даже самые возвышенные и благородные, теряют
свою ценность в руках человеческого отребья. Я бы даже сказал, что
огромная притягательная сила возвышенных идей, их способность увлекать
людей, вводить в обман так велика, что это создает опасность.
- Вы обладаете редкой способностью ставить все с ног на голову...
- Да, да, знаю, что вы хотите сказать. Только позвольте мне
закончить. Так вот, речь зашла о моем труде, незавершенном и бесполезном,
как любое человеческое дело. Впрочем, не совсем. Когда меня задержали и
после тщательного обыска в моей квартире отвели к сотруднику Федерального
бюро, он мне сказал:
"Судя по этой рукописи, - имелся в виду упомянутый труд, - вы
достаточно хорошо усвоили марксистскую доктрину. Это может очень
пригодиться, если ваши знания будут использованы должным образом. Поймите,
друг мой: кто в свои двадцать лет не был коммунистом, у того нет сердца.
Но тот, кто и после двадцати лет продолжает оставаться коммунистом, тот
лишен разума. Вам, должно быть, уже более двадцати?"
Человек выдал мне еще несколько проверенных временем афоризмов, а
затем приступил к вербовке.
Сеймур замолкает, как бы ожидая, что с моей стороны последует
какой-нибудь вопрос, однако задавать вопросы у меня нет желания, по
крайней мере сейчас.
- Для большей ясности необходимо сказать, что при вербовке я очень
упорствовал, хотя делал это лишь ради того, чтобы придать себе больший
вес. А вот когда меня пытались связать по дружбе с Дэвисом, мне удалось
сохранить твердость до конца. Мне доверили самостоятельное задание, я стал
быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память
не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный,
Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает
излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим
считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со
временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его...
Сеймур умолкает, на этот раз надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93