..
От Обноскова остался один бездушный труп, да несколько никому не нужных начатых работ... На лице покойника, когда он лежал на столе, виднелось все то же выражение испуга; казалось, что он именно для того закрыл глаза, чтобы не видать окружающих-людей и кипящей кругом жизни, а может быть, в этом
выражении отразился его последний страх перед тою жизнью, в которую он так боялся вступить... Марья Ивановна дико кричала, рвалась и билась у гроба... Похороны совершались довольно торжественно, и нашлось много.людей, придавших какое-то особенное значение покойнику. «Он был, как Россия, весь в будущем!», «Мы хороним наши, лучшие надежды на будущее!», «Это был стойкий и глубоко убежденный человек, способный направить на путь новое поколение»,— раздавалось со всех сторон и кто-то даже тиснул в этом роде статейку: бог знает,, заставило ли выкинуть эту штуку искреннее убеждение или просто желание сказать, что и автор статейки был тоже знаком с порядочными людьми, или, может быть, побуждение было еще мельче и просто явилось следствием желания зашибить лишнюю копейку... На могиле один из провожатых совершенно неожиданно решился произнести речь и принял приличный случаю вид.
— Господа, кого мы хороним? — торжественно спросил оратор и обвел собрание глубокомысленным, немного отупелым взглядом, как это обыкновенно делается при подобных вопросах во время надгробных речей.— Кого мы хороним? — еще торжественнее повторил он, выкатывая глаза и многозначительно качая головой.
— Сына моего, батюшка, сына моего... Обноско-ва...— зарыдала Марья Ивановна, услышав вопрос и совершенно не зная, что на подобные вопросы в речах обыкновенно отвечают сами же ораторы.
По лицам присутствующих промелькнули неприличные, плохо сдержанные улыбки, а оратор совсем растерялся, остолбенел и, потеряв нить своей речи, мог продолжать ее только через несколько минут. Но, к сожалению, ему надо было торопиться, так как Марья Ивановна окончательно решилась вступить с ним в разговор и поминутно отвечала на все похвалы оратора.
— Это точно, батюшка! Так, так! Ох, он, мой голубчик, если б он зиал, как его люди-то хвалят! Вот уж видно, что вы добрый человек! Не имею чести только знать, как вас зовут...
Вследствие этих возгласов надгробная речь, против всякого ожидания, превратилась в какой-то стран-
ный диалог; оратор, посылая чуть не к черту Марью Ивановну, спешил, путался, а недоумевающая публика смотрела на это необычайное зрелище совсем не с похоронным настроением духа.
— Фу!—отер оратор со своего лица пот, окончив речь, и отошел от могилы.— Нет, каково эта баба-то ко мне привязалась! Совсем, разбойница, доехала! — восклицал он в кругу своих знакомых.— Это ведь черт знает, что за положение!
— Позвольте-с, засыпать надо!—проговорили могильщики и, поплевав на ладони, принялись за лопаты.
Комки мерзлой земли глухо застучали о крышку
гроба.
— О-й, пустите меня к нему, к моему голубчику! Ох, отцы родные, не могу я без него жить! Тошне-хонько мне!.. Леня, ангел мой, ненаглядный, разочек дай взглянуть на себя! — рвалась Марья Ивановна из поддерживавших ее рук.
Провожатые начинали понемногу расходиться... Раздосадованный оратор обдумывал теперь, что надо бы еще сказать на обеде, и решился иначе начать свою новую речь, надеясь на более удачный конец.»
— Не пожалуете ли, сударь, на чаек?.. За копанье могил:., умаялись... Здесь грунт-от, пусто бы ему было, чистая глина, да и замерзло все... Пока копаешь, так сам десять раз в яму носом ткнешься,— рассуждал один из могильщиков, пока распорядитель похорон шарил в своем кошельке, отыскивая мелочь.
— Батюшка, им заплачено... Ох, всем заплачено, всем! — вмешалась, рыдая, Марья Ивановна.— Мошенники здесь обобрать норовят... Жалости-то в них нет!.. Ох, я сирота горемычная!.. На кого ты меня Оставил, кормилец ты мой!..
—Ишь ты, полтину на трех дал,— с укоризной рассуждал могильщик, когда и Марья Ивановна была уведена с могилы.— Ну, кулак народ! И ведь экое время-то, ни к чему приступу нет...
— А вот погоди, хлеб-от, говорят, еще подорожает,— заметил другой могильщик, сердито прибивая лопатою землю на могиле Обноскова.
— Черти, черти проклятые! — ругался собеседник, не менее сердито оканчивая свою работу.— Довольно, и так не встанет!—отер он пот с лица и поднял лопату на плечо, как солдат ружье.
_ От кладбища уже мчались на похоронный обед кареты, и шли в них веселые, беззаботные разговоры о житейских делах, о сегодняшнем дне, о вечернем спектакле... Сегодня похороны, завтра свадьба; утром погребальное пение, вечером обнаженные плечи Доверий или балет чуть не голых фей; один умер, другой родился; Алексея Алексеевича Обноскова похоронили, а где-нибудь с нетерпением и радостью ждут рождения какого-нибудь его однофамильца; покойник стоял за чистую, отвлеченную от жизни науку и, к сожалению, не кончил своего поприща, даже не начал настоящей борьбы за свои идеи, но, может быть, новорожденный его однофамилец будет успешнее бороться за те же самые идеи; ведь не сегодня началась эта борьба, не завтра кончится; наука не скоро унизится до того, чтобы сойти в простую кухню или в грязный подвал мастерового, ну, да и жизнь-то обходится без науки, не много нужно знать, чтобы весело прожить... Зимой кутили, в пользу несносных голодающих, летом поедем на воды за границу мотать последние деньги; на наш век всего хватит, а внуки пусть сами о себе думают; старые порядки, может быть, и худы, да не ломать же нам себя, а новые, может быть, и хороши, ну, так и пусть их вводят, когда нас не будет... Житейские речи, житейская мудрость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90