.. И с чего вы с ним при мне по-французски говорите? Верно по-русски-то нельзя этого говорить?.. Стыдно замужней женщине позволять чужому мужчине ухаживать за собою, а ведь он вам чужой, хоть вы его и называете родственником. Этакой-то родни ее оберешься!
— Так вы убеждены, что я его люблю? — усмехнулась горькой улыбкой Груня.
— Ну, матушка, если бы я убеждена-то в этом была, так я не так бы с вами заговорила! —угрожающим тоном произнесла свекровь.— А я только предупреждаю вас, говорю, что вам не след разговаривать с подобными подлипалами.
— Как же это я не стану с ним говорить, если он бывает у нас в доме? Скажите лучше Алексею, чтобы он не принимал его.
— Вот-с как! Ради вас гостей не принимать, знакомств не заводить. Ну, это уж непорядок! Нет-с, каждая женщина сама себя должна соблюдать. Муж приводи кого хочет, а она себя соблюдай. Так и отцы наши жили и нам так жить велели.
Груня усмехнулась, хотя ей давило грудь от волнения и негодования.
— С чего это вы, матушка, смеетесь-то? Уж не надо мной ли? — воскликнула Марья Ивановна.
— Над вами,— с презрением ответила невестка и пошла в свою комнату.
Это было ее единственное убежище, ее единственная защита в этом доме.
— Да ты это что выдумала? А? Что ты задумала? — кричала ей вслед свекровь, выходя из себя от необузданной ярости.— Уж не завела ли и впрямь какие-нибудь шашни на стороне? Да я тебя тогда со свету сживу!.. А, смеется! надо мной смеется!.. Да так прямо и говорит, что надо мной. Да ты где этой храбрости набралась? Погоди, погоди, я тебе, голубушка, крылья-то пообшибу!
Вечером в тот же день Марья Ивановна прошла в кабинет Алексея Алексеевича и долго разъясняла ему,
что он должен, наконец, взять жену в руки и присматривать за нею.
— Ты-то, Леня, такой слабый, хилый, а она все здоровеет,— говорила Марья Ивановна жалобным тоном,— так за ней нужен глаз да глаз. Ей молодежь-то голову вскружила похвалами, а надеяться-то на нее нельзя...
— Что это вы, маменька, какие глупости выдумываете! — сердито заметил сын и взялся за книгу, надеясь этим обыкновенным приемом прекратить беседу с матерью. Но она, против своего обыкновения, не замолчала, увидав, что сын хочет читать.
— Нет, батюшка, я ничего не выдумываю. Уж какая я выдумщица! — проговорила она с горечью.— А только она теперь все одна по гостям ходит...
— Не сидеть же ей все дома одной.
— То-то и плохо, что ей дом-то опостылел. Другая бы жена, видя, что муж для нее целый день горб гнет, сидела бы дома да старалась бы, как бы для мужа родное гнездо уютить, а у нашей-то этого и в мыслях нет. Ты в должность, а она за дверь, а, между тем, на нее засматриваются...
Лицо Алексея Алексеевича вдруг омрачилось, что-то как будто укололо его в самое сердце.
— Да кто же засматривается? — нетерпеливо спросил он и отложил книгу в сторону,
— Мало ли кто!.. Ты за Петром Петровичем-то наблюдай, за ним смотри,— шепотом произнесла мать и боязливо оглянулась во все стороны, как будто боясь, что кто-нибудь их подслушивает.— Ухаживает, ухаживает,— протянула она.— Уж я эти подходы-то знаю. Сама...
— Тьфу! Этого только недоставало!— произнес с гневом и досадою Алексей Алексеевич.— И что вам за охота постоянно смущать мое спокойствие?
— Да как же, Леня, голубчик, о ком же мне и заботиться, как не о тебе? Ведь ты родной мне. Хуже, если чужие на смех поднимут да пальцами на тебя указывать будут... Ты думаешь, мне легко, что тебя обманывают?..
— Да разве вы уже знаете что-нибудь? — вскочил с места Алексей Алексеевич.
Он был страшно бледен. Его маленькие калмыцкие глаза впились в лицо матери, точно он хотел прочи-
тать на этом лице все сокровенные мысли этой близкой ему женщины. Но оно было невозмутимо.
— Наверное, батюшка, ничего не знаю, но смотрю за ними, в оба смотрю,— ответила мать.
Алексей Алексеевич махнул рукою и большими шагами заходил по комнате в страшном волнении. Впервые он поднимал, что за чувство может испытывать человек, когда ему угрожают отнятием его старой собственности, его достояния. Марья Ивановна следила за сыном с скорбным участием, умиленными и сострадательными взглядами, полными той совершенно своеобразной материнской любви, на какую была способна Обноскова.
— Вы у меня целую ночь покоя отняли!—желчно упрекнул ее сын, на минуту останавливаясь перед нею.
— Бедный ты мой, бедный! — жалобно промолвила она, качая с сожалением головой.— Не понимают люди, как ты их любишь. Вот теперь одна весть о их глупости да ветрености тебя на целую ночь расстроила, а что было бы, если бы ты-то вовремя не узнал об этом, да вдруг дождался бы того, что они по глупости да по ветрености и грехов натворить успели бы?.. Не ночь бы тогда тебе они отравили, а всю жизнь твою драгоценную!
Еще довольно долго распространялась Марья Ивановна убаюкивающим тоном о негодности людей и следила за тревожно шагающим по комнате сыном нежными глазами. Наконец, она обняла его и ушла в свою спальню, где набожно опустилась на колени перед образами и начала свои обычные молитвы за сына.
Но сыну не спалось.
«А что, если мать не все сказала мне, что она знает? — думалось ему.— Меня целые дни дома нет, я некрасив, я слаб, а она молода, хорошеет с каждым днем, кругом разная молодежь вертится, книжки разные под руку попадаются, долго ли закружиться голове! Да ведь нынче и в моде бегать от мужей!..— Я, скажет, миленький, ошиблась, я тебя не любила, мы не сошлись характерами, и я ухожу с другим... Коротко и ясно!.. Нет-с, со мной этого не сделать!.. Я этого. не допущу, не позволю!.. Впрочем, что я!.. И с кем она уйдет!.. С Петром Петровичем?.. Вот глупости! Он волокита, но он не увезет чужой жёны, не навяжет ее
себе на шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90