.. Тут опасность, а не шутки. Взгляните, сколько сил гибнет теперь ради того, что их не направили, а распустили старики... После поздно будет тужить...
Слабый по характеру старик, несмотря на свое заступничество за поведение Павла, призадумался и в тот же вечер прочел проповедь своему воспитаннику, ероша себе волосы и потягивая галстук. — Что с тобой, батюшка? — спросил недовольным тоном Павел.— Уж не с Обносковым ли ты обо мне поговорил?
— Да, с Алексеем,— ответил старик.— Он человек осторожный, рассудительный.
— Старая тряпка он!—сердито проговорил Павел.— Но что бы он ни был, а я попрошу тебя никогда не говорить с ним обо мне. Не люблю я подобных опекунов, да и вообще опеки не потерплю... Я уж, слава богу, вышел из детского возраста.
Павел нахмурился; это не ускользнуло от внимания Кряжова.
— Нехорошо, что ты так относишься к Алексею,— попрекнул он.
— Не говори лучше со мною о нем,— раздражился еще более Павел.— Если хочешь, чтобы мы были с тобой друзьями, то не упоминай его имени при мне. На этой точке мы всегда разойдемся в разные стороны.
Кряжов загорячился и стал отстаивать своего зятя.
— Послушай, батюшка,— серьезно сказал Павел.— Потакать твоим похвалам ему я никогда не буду, на ложь у меня нет способности; бранить же его, высказывать все, что я вижу, у меня духу не хватит, и если бы мне пришла необходимость или прямо объясниться об Обноскове с тобой, или уйти навсегда отсюда, то я выбрал бы последнее,— кончил, бледнея, Павел.
—Спасибо за привязанность! — горько произнес старик.
— Ты не сердись. Это любви моей к тебе не убавит, по ты должен же знать, как я, продолжая любить тебя, поступил бы в подобном случае.
После этого объяснения Кряжов дня три дулся на Павла, но отношения Павла к старику не изменились, он был по-прежнему мягок, весел, предупредителен, и старик забыл случайную -размолвку со своим любимцем, как за два года перед тем забыл умышленное отсутствие Павла на свадьбе Груни.
Увидав неудачу своей попытки поселить раздор между Кряжовым и Панютиным, озлобясь. еще более при виде торжествующей и вызывающей физиономии последнего, Обносков искал новых данных для достижения своей цели, рассчитывая довольно верно, что нужно не много усилий для того, чтобы вывести из терпения строптивого и непокорного врага. Из случайно сказанных различными личностями слов о поездках Павла на пикники и загородные гулянья, Обносков начал с некоторых пор составлять себе очень непривлекательное понятие о поведении молодого человека и, наконец, решился очень обязательно поделиться своими сведениями с Кряжовым.
Старик был как-то в гостях у зятя. Зашла речь о Павле. Кряжов хвалил его.
— Плохо вы за ним смотрите, добрейший Аркадий Васильевич,— промолвил со вздохом Обносков.—• Вас ослепляет ваша честная привязанность к нему и ваша доброта.
— Ну, Алексей Алексеевич, ты этого не говори! — горячо вступился Кряжов за своего любимца. Вы ведь у меня все почему-то коситесь друг на друга, так потому и относитесь так строго один к другому... А Павла и посторонний человек не может не похвалить. Это честный, добрый и умный малый. Горяч он, строптив, ну, да это пройдет с молодостью, а ты погляди, как он быстро развился в последнее время, как обо всем трезво судит...
— Не спорю, не спорю, это-то так, добрейший мой Аркадий Васильевич, но...
Обносков вздохнул и остановился, не договорив, начатой фразы. У Груни сжалось от страху сердце, она заметила, как по лицу ее мужа скользнула едва заметная насмешливая улыбка.
— Ну, что же ты не договорил? — спросил Кряжов.—Начал, и не, договорил. Так, брат, обвинять голословно нельзя; если начал, так и досказывай.
Обносков сделал какую-то сострадательную мину. — Мне неприятно огорчать вас, добрейший мои друг...
— Ты, Алексей Алексеевич, уже огорчил меня,— сухо заметил Кряжов.— Не люблю я недосказанной клеветы! Против нее защищаться далее нельзя.
Обносков вспыхнул, как порох.
— Не клевета-с, Аркадий Васильевич, а правда,— заговорил он скороговоркой и с одышкой.— Недосказанная правда — это так, но только потому недосказанная, что мне тяжело открывать вам глаза...
Груня, вся бледная и дрожащая от негодования, пристально следила за мужем; в эту минуту ей хотелось взять и увести отца из их квартиры.
— Ваш Павел,— продолжал Обносков; взвешивая слова и придавая им особенную важность,— ваш Павел сошелся с развратниками, картежниками и негодяями, для которых нет ничего святого. Среди грязных и циничных камелий, среди отвратительных оргий и пьянства проводит он ночи и пропивает там и свой ум, и свое здоровье, и те деньги, которые вы, надеясь на его честность, позволяете ему брать из вашего стола без счету...
— Это ложь! Это ложь! — с горячностью воскликнули разом Кряжов и Груня.
— Нет-с, это правда... Я знаю из верных источников, я справлялся,— увлекся Обносков. .
—Чтобы вооружить отца против Павла?—промолвила Груня задыхающимся от волнения и гнева голосом.
— Нельзя ли помолчать? — проговорил шепотом. Обносков, обращаясь к жене,— Я говорю с твоим отцом о близком ему человеке...
— Он точно так же близок и мне,—перебила его. жена.
— Я не знаю, может ли быть близким человек тебе только потому, что ты жила с ним под одной кровлей,—сухо промолвил Обносков, зеленея.— Но мне было бы приятнее, если бы, кроме меня, никто из посторонних мужчин не был близок тебе... Назвал же я 'Павла близким человеком твоему отцу,— продолжал
громко Алексей Алексеевич,— потому, что твой отец взялся воспитать его и даст за него, за каждый его проступок, ответ перед людьми и богом.
Кряжов в волнении ходил по комнате из угла в угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90