— Не плачь, милая!Все пойдет отлично, я уроки буду давать, наши ребятишки будут дома у меня учиться, платить будет не нужно... Постой, постой! — закричал он, вспомнит что-то— Как это я забыл! Ах! Боже, мой, какой я ветреный. Вот бранить стоит! — говорил он Отрывисто и торопливо шарил во всех карманах.— Ведь папа тебе письмо оставил, велел, чтобы я никому не показывал, кроме тебя... Ах, боже мой, уж не потерял ли я его!.. Нет, нет! Вот оно,
Стефания Высоцкая торопливо взяла-письмо; Она читала знакомые ей строки и плакала, пожимая руку сына.
— Голубушка-барыня, да что же с вами? — спрашивал Матвей Ильич.— Успокойтесь, матушка!.. Постойте я водицы принесу...
— Матвей Ильич, мы грешили с вами, упрекая его, страшно грешили! — говорила Стефания Высоцкая.— Он нас обеспечил, мы будем счастливы... Дети мои, дети, вы не вырастите неучами, не пойдете по миру за подаянием... к Обносковым!..
Старик перекрестился. Стефания Высоцкая преклонила голову на плечо к сыну и долго-долго сидела безмолвно в этом положении, опустив на колени письмо и вексель, оставленный ей Евграфом Александровичем.
— Так я вам, матушка, не буду в тягость? — спрашивал старый слуга.
— Нет, нет, добрый мой, верный старик! Никто из моей семьи не будет мне в тягость,— а вы друг, член нашего семейства,— протянула Стефания руку старику.
Он бросился ее целовать.
Вечер мирно догорел в мирном кружке небольшого семейства. Все верили в светлое будущее и снова не заботились о грошах, не завидовали участи 06-носковых...
На похороны Евграфа Александровича, кроме других значительных друзей покойного, явился и граф Стругов со своим сыном и братом. С графом Григорием Григорьевичем Струговым покойный Обносков вместе вырос, вместе воспитывался в университете и, наконец, вместе служил в обширной по делам акционерной компании «Водяных сообщений в России», где граф был одним из главных директоров. Дошедший до степеней известных, отчасти при помощи своего происхождения, своего образования и своих блестящих способностей и еще более при помощи своей красоты и уменья ловко вальсировать, граф Григорий Стругов был еще довольно привлекательным мужчиной, хотя и успел поседеть не от лет, а от тревожно проведенной разгульной в былые годы жизни. Но всему есть конец: вальс вышел из моды и не мог помочь на службе, тогда граф успел вовремя сделаться набож-
ным, а потому шел все вперед,Теперь он уже не кутил, занимал несколько должностей, состоял попечителем различных богоугодных заведений и членом различных акционерных компаний, одним словом, заглаживал и былые грехи, и былые долги. Спокойствие в манерах, тонкая, не лишенная гордого сознания своего значения и своих достоинств снисходительная деликатность в обращении, склонность к легкой, никого не оскорбляющей, по в то же время меткой насмешливости были отличительными чертами характера графа. Зная в совершенстве французский язык, он редко говорил по-русски, но в его русской речи попадались такие простонародные, не петербургские и не чиновнические обороты, что его принадлежность к числу родовитых бар, «отцов» бесчисленного множества крестьян была ясна, как день. Он более всего старался не быть «выскочкой», хотя и без его усилий никакой граф Стругов не мог бы быть сочтен выскочкой. Вследствие этой скромности он всегда старался становиться в задние ряды во всех многолюдных обществах и, кажется, не замечал, что именно это обстоятельство заставляло расступаться перед ним тех, кто стоит впереди, а значит, и обращало еще больше внимания на него, великодушно стремящегося стушеваться и скрыть свою личность за спиною толпы. На пышных раутах он забивался куда-нибудь в такой угол, где его было бы очень трудно отыскать, если бы через четверть часа этот угол не делался таким шумным и тесным, что многие тщетно добивались чести постоять хоть минуту в этом углу...
При появлении графа в комнате, где стоял гроб покойного Обноскова, Алексей Алексеевич тотчас же подошел к почетному гостю и предупредительно попросил ого стать па самое удобное место.
— Пожалуйста не беспокойтесь,— ответил граф,— мне совершенно все равно, где стоять.
— Помилуйте, граф,— рассыпался Обносков,— тут постоянно будут сновать мимо вас и тревожить вас посетители.
— А я вот в уголок проберусь,— ответил граф и пробрался в уголок, скромно извиняясь перед теми лицами, мимо которых он пробирался и которых, по его мнению, а не в действительности,, он потревожил.
Обносков сбил всех с ног, посылая гонца за гонцом торопить запоздавших попов, и снова возвратился к графу. Он, кажется, начинал мозолить глаза значительному гостю; это дало повод тому подумать, что Обносков напрашивается на разговор, и снисходительный аристократ счел своим долгом исполнить желание не отходившего от него ближнего.
— Вы, кажется, распорядитель похорон? — спросил граф, чтобы как-нибудь начать беседу.
— Да-с. У дядюшки не было других ближних родственников мужчин, кроме меня,— ответил Обносков, делая умилительно-почтительное лицо.
— А! так это вы, значит, ездили, как я слышал, оканчивать ученье в Берлин?
— В Гейдельберг,— поправил Обносков.
— Да, да, виноват, в Гейдельберг. Мне так и говорил мой покойный друг... Ра'но он у нас свернулся,— вздохнул граф.— Прекрасная была душа!
Обносков потупил глаза и тоже вздохнул, услышав эти теплые слова.
— Скажите, граф,— начал он нерешительно через минуту,— вероятно, общество «Водяных сообщений в России» выдаст какое-нибудь вспомоществование родственницам дяди?..
— Непременно,— утвердительно отвечал граф.— Я думал, что вы уже получили деньги на похороны, ему назначена тысяча рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90