— Нет, постойте,— удержал Павел Обноскова, изменяясь в лице, и обернулся к Кряжову.— Ты, батюшка, действительно за что-нибудь недоволен мною?
— Н-да, есть причины... то есть, как бы это Сказать, не то, что причины, но подозрения...— совсем растерялся Кряжов от прямодушного вопроса Павла.-
— И ты говорил об этих причинах или об этих, как ты их назвал, подозрениях с Алексеем Алексеевичем? — еще более задушевно и уже грустно спросил Павел.
— Н-да... то есть не я говорил... но... это он говорил,— совсем спутался Кряжов.
— Ну, и прекрасно, значит, вам по праву следует первое место занимать при объяснениях отца со мною, как судье в семейных делах.
Павел отодвинул от себя тарелку, у него вдруг пропал всякий аппетит и исчезли последние следы веселости. Его голос дрожал от гнева.
— Что же, батюшка, я слушаю,— пробормотал он.
— Да это пустяки, мы переговорим одни,— заметил Кряжов, увертываясь от объяснений.
— Зачем же?.. Уж если ты про меня за глаза говорил дурно с ним,— небрежно указал Павел на Обноекова,— то в глаза-то и подавно можно.
— Да чего ты злишься-то? — треснул по столу кулаком Кряжов, досадуя, кажется, более на Обноекова и на себя, чем на своего виновного воспитанника.
— Да как же и не злиться, когда ты жалуешься на меня черт знает кому, совсем посторонним людям,— ответил запальчиво Павел.
— Стыдись!—упрекнул Кряжов.— Алексей тебе не чужой.
— Я его никогда не считал своим родственником, ты это знаешь.
— Ну, если так смотреть на вещи, так ты и меня с Груней можешь считать чужими.
— Ты знаешь, что я уважаю тебя, как отца, и люблю ее, как сестру,— ответил Павел.— А его все-таки считал и считаю чужим.
— Насильно мил не будешь! — проговорил Обносков, иронически улыбаясь.— Но оставимте разговор обо мне, а перейдемте лучше к деду... Вы приняли такой тон, который совсем не подходит к вашей роли, Вы огорчили своего воспитателя своим поведением и теперь грубите ему же.
— Да, да, ты меня огорчил,— проговорил Кряжов, постоянно терявшийся, когда ему приходилось делать строгие выговоры или принимать крутые меры.
— До Аркадия Васильевича дошли слухи, что вы кутите...
— Это вы сообщили ему подобные слухи? — дерзко перебил Павел.
— Ну, хоть бы и я, так что же?—спросил Обносков.
—-Очень вам благодарен,— насмешливо поклонился Павел.
— Да ты и должен благодарить его, потому что он заботится о твоей судьбе,— ввернул свое слово Кряжов, очень усердно и наивно подливая масло в огонь, который ему хотелось потушить.
— Но дело не в вашей благодарности, а в вашем ответе на вопрос: имеют ли основание эти слухи? — допрашивал сухим, учительским тоном Обносков.
— Ты уполномочиваешь этого доносчика и на роль инквизитора? — угрюмо спросил Павел, обращаясь к Кряжову.
— Да, это будет тебе наказание. Ты обошелся и обходишься с ним дерзко, так и отвечай теперь ему же,—сказал Кряжов, обрадовавшись этому случаю отделаться от несвойственной ему роли и не видя возможности прекратить допрос.
— Да,— ответил совершенно побледневший Павел:—я кучу иногда, если вам так угодно называть мои случайные поездки и пикники и загородные гулянья.
— Вы, кажется, считаете эти удовольствия очень невинными?
— Не невинными, но очень естественными в молодости, если еще прибавить, что этой молодости скучно.
— То есть если она дела не делает, а бьет баклуши...
— Ну, в этом-то не я виноват.
—Вероятно, среда?
— Может быть, среда, а может быть, характер. Во всяком случае, вы не поймете, почему иному человеку тошно сидеть в четырех стенах, жить без людей, без деятельности и корпеть над бесплодной работой, которую он даже не считает серьезным делом...
— Так-с! У вас широкая натура, вам, верно, гражданской деятельности нужно, так вы и ищете ее в среде развратников и развратниц.
— Клевещете! Я там просто думаю иногда рассеять скуку, но и это теперь иногда не удается, наскучило...
— Полно, наскучило ли? — злобно улыбнулся Обносков.—-Но дело в том, что эти милые кутежи стоят денег, и очень жаль, что вы не так богаты, чтобы кутить на свои деньги...
— Что же, не думаете ли вы, что я на чужой счет веселюсь? — строптиво спросил Павел.
— Я ничего не думаю, но именно этот вопрос мог интересовать добрейшего Аркадия Васильевича. Вы живете на его счет, у вас нет ничего своего, ни гроша за душой, а потому не худо бы знать, на что и какие деньги вы тратите? — отчеканивал Обносков.
— Я зарабатываю деньги,— старался сдержать себя подсудимый.
— Ну, их, вероятно, не достанет на всех этих камелий и на все эти разъезды, может быть, картежные игры.
— Батюшка, и ты тоже не веришь, что я трачу на эти глупости только свои деньги?—спросил Павел, обращаясь к Кряжову.
— Ну...— начал Кряжов, все время задумчиво чертивший что-то ножом по тарелке.
— Аркадий Васильевич так честен и добр,— перебил Обносков,— что поверит всему, что вы говорите ему. Но если даже вы и тратили действительно только свои деньги, а не его, не взятые в долг на стороне, то и тогда подобная жизнь не могла бы найти себе никакого оправдания и непременно должна повести вас ко всем мерзостям, до которых доходят, подобные вам голяки, вздумавшие тянуться за богачами.
— Ну, пожалуйста, не переходите из роли допросчика в слишком почетную для вае роль наставника,—
оборвал его Павел.— Наставлений'ваших я не .стану слушать. К этому не может принудить меня и отец...
— Я говорю вам только то, что сказал бы и он,— произнес Обносков.
— Да, да, все это и я хотел, сказать тебе,—заметил Кряжов, не слышавший половины разговора и размышлявший о своей собственной бурной молодости, полной молодого разгула, молодых увлечений и
ошибоК.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90