Между ними царствовала примерная братская преданность, полная гармония, тихая нежность. Нередко Кряжов с восторгом смотрел, как из-за леса несся к его деревенскому дому легкий кабриолет, где сидела розовенькая от воздуха и быстрой езды Гру-ня, не без страха прижавшаяся к своему молодому другу, у которого сверкали глаза каким-то ярким огнем дикой отваги и страсти...
— Пошли вам бог счастья, милые дети,— ласково говорил Кряжов, встречая их на балконе.
Груня звонко и без счету целовала отца, а Паню-тин с каким-то недетским, вызывающим улыбку выражением серьезности, крепко и мужественно пожимал руку старика, точно он был рыцарем этой девушки и хотел сказать своим ободряющим рукопожатием этому старику: «Не падай духом, старичина, я уж буду заботиться о ее счастьи!»
Смесь детства и мужества, братской любви и рыцарского обожания так и сквозили во всем существе некрасивого, но страстного юноши...
Каждое письмо Обпоскова, присылавшееся из-за границы к Кряжову, кроме отчетов об ученых новостях, содержало В себе пространные приписки с вопросами о Груне, с поклонами ей. Деловая сторона этих писем с каждым разом все более и более возвышала мнение Кряжова об Обноскове, а теплые слова о Груне заставляли профессора все сильнее и сильнее любить юного ученого. Через год после разлуки Кряжов уже не иначе называл Алексея Алексеевича, как «нашим молодым другом», и постоянно беседовал о нем с Грунею, передавая ей содержание писем и в особенности приписок в письмах «нашего молодого друга». Старику непременно хотелось, чтобы дочь разделяла его восторг перед «нашим молодым другом». Однажды, во второй год пребывания Обноскова за границей, пришло от него од-
по, письмо, отчасти встревожившее, отчасти обрадовавшее старика. Прочитав его два раза, старик брог сил свои ученые занятия и, долго ходил из угла в угол по своему кабинету, то потирая себе лоб рукою и ослабляя галстук, то тяжело вздыхая, то сладостно улыбаясь старческою улыбкой. .
— А знаешь ли, голубка,— говорил он вечером, лаская Груню,— что пишет нам наш молодой друг?
— Нет, папа, не. знаю,—простодушно покачала головой Груня.
— Не знаешь? — плутовато подмигнул отец.— Ну-ка, угадай!
— Право, придумать не могу...
— Наш, молодой друг предлагает тебе свою руку,—торжественно объявил Кряжов и сделал такие испытующие глаза, как будто он действительно мог угадать, какое впечатление произведут эти слова на его дочь... .
— Мне, папа, еще рано выходить замуж,— просто ответила дочь и прибавила: — мне так хорошо жить с тобою.
— Ну, голубка, вечно со мною нельзя жить,— заметил глубокомысленно отец.— Да я и стар, и слаб становлюсь, Ты не знаешь, а я чувствую, что мне уже недолго таскать ноги,.,
Перестань, папа, что за мысли! — воскликнула дичь в волнении.—Не смей говорить о смерти! Слышишь, я не хочу этого слышать! —бросилась она целовать отца со слезами на глазах и улыбкой на губах.
— Ну, полно!—-обнял ее отец,—Взволновалась ты... Ведь не сейчас же я умру. А что я стареюсь, так тут и удивляться нечему: нужно же когда-нибудь и костям дать покой... Таков закон природы, ласточка. Против него ничего не поделаешь... Да, да, голубка, а хорошо бы н мне еще внучат понянчить. Опять бы ребятишки вокруг меня завозились, ползали бы, как ты вот ползала... Славное это было время, Груня! Вспомнилось бы оно мне снова... Я чувствую, что ведь я помолодел бы; жизни мне на десять лет прибавилось бы... А то мы с тобою вот затворились совсем, детского смеха не слышим, день за день как в монастыре проводим... Это плохая жизнь. Нам оживиться надо, встрепенуться надо, чтобы около нас молодые силы кипели, чтобы твое бледненькое личико зарумянилось...
Старик оживился. Труня задумчиво слушала его и не говорила ни слова, в ее голове вертелись роковые слова отца: «Это мне па десять лет жизни приубавило бы».
— Но, может быть, ты его не любишь? — вдруг спросил Кряжов у дочери и снова взглянул на нее испытующими глазами.
— Я никого не люблю, папа,— бессознательно ответила она, не выходя из своего раздумья.
— Что это за ответ? — покачал головою отец.— Так ты и меня не любишь, не любишь и Павла?..
При последнем имени лицо Труни покрылось ярким румянцем. Ни она, ни старик не заметили этого,. — Полно, папа. Ты знаешь, что я вас всех люблю,—сказала как-то печально дочь.— Я не то хотела сказать... Я и Алексея люблю...
— Ну, вот видишь ли, ты и его любишь, а говоришь, что не любишь никого,— радостно поторопился перебить ее отец.
— Я не умею, пана, этого высказать тебе,— сделала нетерпеливый жест рукою Труня, досадуя на себя.— Но знаешь ли, я слышала... читала в книгах... что если человек любит кого-нибудь, то ночей не спит, думая все о милом, готов идти на край света, далеко-далеко,— показала рукой Труня куда-то вдаль,— рад душу отдать за милое существо...
— Ну, ну?
— Ну, а я об Алексее никогда так не думала...
— Это зависит от характера, от характера зависит,— заговорил отец.— Ты в меня... Мы с тобой сидни, люди с ленцой, тюфяки,;, Это уж натуры такие... Вот и я,— сам не знаю, как женился: не гадал, не думал и вдруг взял да и женился... А ведь я любил твою покойную мать... Право, любил!.. Славная она была женщина, добрая, честная!
Кряжов отер слезу, навернувшуюся на глаза, и смолк па минуту.
— Ведь вот, тебе и па балах скучно,— продолжал он,— а посмотри па других девушек, они ночей не спят, плачут, если им не удастся в собрании поплясать...
— Что ты это выдумал,— задумчиво улыбнулась Труня.— Кто же это станет мучиться из-за бала?
— Кто? Все, решительно все девушки, за исключением тебя,— утверждал отец.— Им все прыгать хо-
чется, болтать хочется, наряжаться хочется,— ну, а ты этого не любишь, потому что у тебя не такая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90