..
— Так ты справься... Я хотела бы знать, что он делает, как живет... Неужели ты совершенно разлюбил его?.. Ведь он рос на твоих руках, он был близок тебе, как сын... Не понимаю я, как это могут люди забывать друг друга только потому, что не родные!..
— Что ты, что ты, голубка! Я его и теперь помню, люблю, как сына,— поторопился сказать Кряжов, поняв, о ком идет речь.— Я на днях пошлю узнать. Это время все о тебе хлопотал, совсем потерялся... Хорошая моя, напугала ты меня!
Кряжоз ласкал дочь, но она была как-то апатично холодна. Казалось, что вместе с здоровьем отцвела ее любовь, погибла ее нежность. Постоянно задумчивая, постоянно молчаливая, она не ласкалась, как прежде, к отцу, не говорила с ним по целым часам и как-то рассеянно слушала его болтовню. Он же никогда не был так говорлив, как теперь. Казалось, что он хочет вознаградить себя за долгие дни молчания и одинокой тоски. Под его говор нередко засыпала дочь в своем большом кресле. У старика навертывались на глаза слезы, когда он замечал, что дочь не слушала его и заснула, но он быстро оправлялся и тихо, осторожно отвозил больную в кресле в ее комнату, где, при помощи горничной, укладывал дочь, как ребенка, в постель.
— Дитя мое, я справился о нем,— толковал, радостно потирая руки, Кряжов на другой день после расспросов дочери о Павле.
— Ну и что же? — спросила молодая женщина.
— Ничего, работает, здоров.
— Не думает зайти к нам?
— Как бы тебе это сказать... Он заходил, то есть не то чтобы заходил, а справлялся о твоем здоровье у дворника... почти каждый день справлялся... Я это от лакея вчера узнал... Да этого и нужно было ожидать. Я всегда был уверен, что Павел нас любит. Строптив он, непокорен, но нас никогда не забудет. Добрая душа!
Дочь молча слушала болтовню разговорившегося старика.
— Н-да, справлялся и не зашел,— качая головою, рассуждала она как бы про себя.— Он и не зайдет сюда, никогда не зайдет...
— Отчего же, дитя мое, отчего же! — торопливо прервал ее отец.—Теперь вот ты поправилась, говорить можешь, он и зайдет непременно...
— Нет, отец, он не зайдет... И незачем ему заходить сюда... Мы его оттолкнули от себя... Ты позабыл о нем, я... что я ему теперь?
— Что за мысли, что за мысли! —воскликнул старик, подергивая шейную косынку.— Зачем этот тон? Разве мы враги с ним? Разве он не знает, что мы любим его, как родного?.. И отчего это ты вдруг могла сделаться чуждою его сердцу? Разве он так
черств? Вот уж этого я не люблю, когда так думают о ближних...
Старик горячился и путался, но дочь уже не слушала его речей и дремотно смотрела на огонь в камине. Какие-то неуловимые и смутные видения носились перед ее глазами, в голове роились отрывки воспоминаний, клочки разговоров; иногда ей вдруг представлялось на мгновение будущее и по ее лицу пробегало выражение ужаса, плечи слегка вздрагивали... Но слабость сделала свое дело, и молодая женщина снова заснула, как убаюканное дитя.
На следующий день Кряжов весь снял, не мог посидеть на месте, не мог наговориться.
— А знаешь ли, голубка, где я был вчера? — весело спрашивал он у дочери и как-то лукаво подмигивал добродушными глазами.
— Почему же я знаю! — ответила рассеянно дочь.
— У него, у нашего Павла,— торопился высказать старик.— Я знаю его, он упрям, непокорен, он не пришел бы первый... Да ему и не след было приходить первому. Я старше его, Я должен был первый показать ему, что прошлое забыто... Вот я так и сделал... Обрадовался он, целует... Все о тебе говорил... Он теперь придет. Только поправляйся скорее, он тогда и придет.
— Это он тебе сказал?
— Да, да, он сказал, что придет, когда тебе будет лучше.
— Он это обманул тебя, успокоить хотел,— промолвила молодая женщина.— Он не придет. Я теперь поняла это... Ему нельзя придти сюда... И для чего?., Ну, скажи мне, для чего придет?
— Как для чего?—растерялся старик и засуетился, не вынося пристального взгляда дочери.— Вот ты увидишь, я сам его приведу!
— Зачем? — еще пристальнее и неотступнее взглянула дочь.
Старик растерялся окончательно и начал развязывать шейную косынку, подергивая и запутывая узел.
— Зачем? — продолжала в раздумье дочь,— Увидаться на минуту, погоревать вместе, еще более убедиться в том, что в будущем тьма и безысходность... Стоит ли для этого видеться?.. И одной надоело страдать, ныть...
— Что у тебя за мысли! — тревожно проговорил старик, чувствуя, что дочь касается именно того предмета, о котором он старался не думать, обманывая себя насчет ее будущего возвращения к мужу.— Мы должны быть все вместе... Старую жизнь начнем...
— Ты веришь в возможность этого? — с упреком в голосе спросила дочь.
— Да, да., мы будем счастливы,— увернулся от ее взгляда отец.— Пожалуйста, не возражай! Ведь ты хочешь увидать его? Хочешь?
— Отец, что ты спрашиваешь! Зачем ты это спрашиваешь!.. Все, все отдала бы я, чтобы он был здесь,— оживилась на миг молодая женщина, и вдруг снова на ее лицо набежала какая-то мрачная тень.-— Да нет, зачем! — раздражительно проговорила она.— Не напоминай мне об этом... Это мечта, бред... Лучше приготовить меня перенести действительность, близкое будущее... Ты не мог отвратить его, так, по крайней мере, постарайся облегчить...
Что-то суровое и почти черствое было в этих словах дочери. Отец опустил на грудь голову, и его говорливость внезапно сменилась тоскливым молчанием. Он почти боязливо ждал, что вот-вот дочь еще заговорит и поразит его сердце сотнями упреков за прошлые и предстоящие страдания. Но она молча поднялась с места и тихо, почти шатаясь, пошла в свою спальню.
Отец бросился поддержать ее.
— Оставь, я дойду одна,— проговорила она холодным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90