– Вы так и не скажете мне, что вас беспокоит?
Климент придвинулся ближе к висящим на вешалках церковным облачениям.
– Поверь, Колин, тебе не нужно этого знать.
– Может, я смогу помочь.
– Ты, кстати, так и не рассказал мне о встрече с Катериной Лью. Как у нее дела?
Снова он меняет тему разговора!
– Мы мало говорили. Да и то не так, как я хотел.
Климент удивленно изогнул бровь:
– Как же ты это допустил?
– Она очень упряма. Ее мнение о церкви не изменилось.
– Но ее не в чем упрекнуть, Колин. Она любила тебя, но ничего не смогла добиться. Если бы ты предпочел ей другую женщину – это одно, но ты предпочел Бога… С этим ей трудно смириться. Несложившаяся любовь всегда причиняет боль.
Он не знал, почему Климент так интересуется его личной жизнью.
– Сейчас это не важно. У нее своя жизнь, у меня своя, – немного нетерпеливо ответил Мишнер.
– Но вы можете быть друзьями. Делить друг с другом мысли и чувства. Испытать родство душ, на которое способны лишь подлинно близкие люди. Это удовольствие церковь не запрещает.
Одиночество – профессиональная болезнь священников. Но Мишнеру повезло – когда из-за Катерины он оступился в жизни, с ним рядом оказался Фолкнер, который выслушал его и даровал ему отпущение грехов. По иронии судьбы то же самое сделал Том Кили, и за это ему грозило отлучение. Не поэтому ли Климент симпатизировал Кили?
Папа подошел к одной из вешалок и провел пальцами по яркому шелку облачений.
– В детстве в Бамберге я служил министрантом. Мне приятно вспоминать о тех временах. Только что закончилась война, и все вокруг восстанавливалось. К счастью, собор уцелел во время бомбардировок. Я всегда считал это символичным. Среди всего, что творили люди, церковь устояла.
Мишнер промолчал. Все это говорилось ему неспроста. Если бы беседу можно было отложить, Климент не стал бы заставлять всех ждать.
– Мне понравился собор, – сказал Климент, – он напомнил мне молодость. Я до сих пор слышу пение хора. Это возвышает. Я бы хотел, чтобы меня похоронили здесь. Но это ведь невозможно? Все папы должны быть погребены в соборе Святого Петра. Интересно, кто это решил?
Голос Климента звучал как будто издалека. Мишнер и вправду не понимал, к кому он обращается. Он подошел ближе.
– Якоб, объясни, в чем дело.
Климент выпустил из рук шелк и сложил руки перед собой, переплетя дрожащие пальцы.
– Колин, ты наивен. Ты просто не понимаешь. И не можешь понять.
Он выговаривал сквозь зубы, почти не раскрывая рта. Голос звучал ровно, не выражая никаких эмоций.
– Неужели ты веришь, что мы можем хоть на секунду почувствовать себя в безопасности? Ты что, не представляешь всей амбициозности Валендреа? Этот тосканец знает каждый наш шаг, слышит каждое наше слово. Ты хочешь стать кардиналом? Для этого ты должен постичь всю глубину ответственности. Как я могу назначить тебя на такой пост, когда ты не видишь даже очевидного?
В их откровенных разговорах редко звучали резкости, но сейчас Папа не скрывал своего раздражения против него. Но за что?
– Мы всего лишь люди, Колин. Не более того. Я не более непогрешим, чем ты. А мы объявляем себя князьями церкви. Истинные священники служат одному Богу, а мы лишь тешим сами себя. Возьми к примеру этого глупца Бартоло, который сейчас ждет за дверью. Он думает лишь о том, когда я умру. Тогда его судьба резко изменится. И твоя тоже.
– Надеюсь, вы ни с кем другим так не говорите, – с чувством вырвалось у помощника.
Климент сжал в руке крест, висящий на его груди. Этот жест успокаивал его.
– Я беспокоюсь о тебе, Колин. Ты как дельфин из океанариума. Всю жизнь тебе меняли воду, следили за питанием. А теперь тебя выпускают в океан. Ты сможешь выжить?
Ему было неприятно, что Климент недооценивает его.
– Я знаю больше, чем вы думаете.
– Ты не представляешь себе, что скрывается внутри таких людей, как Альберто Валендреа. Он не слуга Господа. И таких пап было немало – жадных, тщеславных, ограниченных, считающих, что власть дает ответы на все вопросы. Я думал, они остались в прошлом. Но я ошибался. Думаешь, ты справишься с Валендреа?
Климент покачал головой.
– Нет, Колин. Он тебе не по зубам. Ты слишком порядочен. И слишком доверчив.
– Зачем вы мне это говорите?
– Я должен тебе это сказать. – Климент приблизился к нему. Теперь они стояли почти вплотную. – Альберто Валендреа погубит эту церковь – если ее уже не погубили я и мои предшественники. Ты постоянно спрашиваешь, что меня беспокоит. Твоя задача не ломать голову о том, что меня беспокоит, а выполнять то, что я поручаю. Ты понял?
Резкость Климента сильно задела его. Монсеньору было сорок семь. Он был папским секретарем. Верным помощником. Почему его старый друг сомневается в его преданности и его способностях? Но он решил не спорить.
– Я понял, Святой Отец.
– Моя самая надежная опора – Маурис Нгови. Не забывай об этом.
Климент отступил назад и вдруг резко поменял тему разговора:
– Когда ты едешь в Румынию?
– Утром.
Климент кивнул и вынул из-под сутаны еще один голубой конверт.
– Прекрасно. Пожалуйста, отправь вот это.
Письмо было адресовано Ирме Ран. Климент знал ее с детства. Она до сих пор жила в Бамберге, и они уже много лет переписывались.
– Хорошо, я отправлю.
– Отсюда.
– Простите?
– Отправь письмо отсюда. Из Турина. И пожалуйста, отправь сам. Не поручай кому-то другому.
Он всегда отправлял письма Папы лично и раньше обходился без таких напоминаний. Но и здесь он решил не возражать.
– Конечно, Святой Отец. Я отправлю его отсюда. Лично.
Глава XI
Ватикан
9 ноября, четверг
13.15
Валендреа направился прямо в кабинет архивариуса Римской католической церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114