А посмотрите, что там творилось с тысяча девятьсот семнадцатого до тысяча девятьсот восемьдесят четвертого! Господствовал коммунизм. Гибли миллионы людей. Над страной просто надругались, ее разграбили нелюди. Как сказала Дева?
«Добродетель будет преследоваться, Святому Отцу придется много страдать, и целые народы будут уничтожены».
И все это потому, что папы предпочли действовать по-своему, а не исполнять волю небес.
Тибор потер лоб. Бокал его давно был пуст.
– Рим ни разу официально не признал явление Девы Марии. Самое большее, на что они идут, – это объявляют их достойными доверия. Церковь отказывается признать, что видевшие Деву могут сообщить нечто важное.
– По-моему, это благоразумно, – заметил Мишнер.
– С какой стати? Церковь признает, что людям явилась Дева, внушает всем верующим, что это подлинное сошествие, и тут же отметает все, о чем рассказывают видевшие Ее. Вы не видите здесь противоречия?
Мишнер не ответил.
– Подумайте, – настойчиво сказал Тибор, – с Первого Ватиканского собора в тысяча восемьсот семидесятом году суждения Папы о догматах веры считаются непогрешимыми. Что бы стало с этим постулатом, если бы оказалось, что слова простого деревенского ребенка важнее, чем суждение Папы?
Мишнер никогда не задумывался об этом.
– Авторитет церкви был бы подорван, – продолжал Тибор, – верующие стали бы искать других лидеров. Рим утратил бы свое значение. А такого допустить нельзя. Курия должна сохранить свое влияние во что бы то ни стало. И так было всегда.
– Но, отец Тибор, – сказала Катерина, – в Фатимских откровениях приводятся точные места и даты. Там говорится о России и называются имена пап. Предсказывается покушение на Папу. Может, церковь просто проявляет осмотрительность? Эти так называемые откровения настолько непохожи на Священное Писание, что вполне могут казаться подозрительными.
– Верно. Нам, людям, свойственно не замечать того, с чем мы не согласны. Но Всевышний мог решить, что людям нужны более конкретные указания. Те самые подробности, о которых вы говорите.
Тибор разнервничался и взволнованно сжимал в жилистых руках пустой пивной бокал. На минуту повисла напряженная тишина, затем старик, подавшись вперед, указал на лежащий на столе конверт.
– Скажите Святому Отцу, чтобы поступил, как велела Мадонна. Пусть не возражает и не игнорирует Ее слова, пусть просто сделает, как Она велела.
Голос Тибора звучал ровно и бесстрастно.
– Если он откажется, напомните ему, что и он, и я скоро предстанем перед Создателем, но вся вина ляжет на него.
Глава XX
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
22.00
Мишнер и Катерина вышли из метро в морозную ночь. Перед ними возвышался бывший дворец румынских королей, фасад которого со следами артиллерийских обстрелов заливал желтый свет натриевых фонарей. Над площадью Революции со всех сторон носился пронизывающий ветер, по мокрому булыжнику изредка плелись люди, закутанные в теплые шерстяные пальто. По прилегающим улицам проезжали машины. Морозный воздух вызывал у Мишнера привкус угля в горле.
Он смотрел на Катерину, пока та оглядывала площадь. Она не могла оторвать взгляд от балкона бывшего коммунистического административного здания грандиозной сталинской постройки.
– Здесь в тот день выступал Чаушеску.
Она указала на север, глаза ее блестели.
– А я стояла вон там. Это было незабываемо. Этот напыщенный осел стоял в свете прожекторов и расписывал, как его любит народ.
Сейчас силуэт здания лишь смутно угадывался в темноте, видимо, теперь, когда оно утратило былую значимость, его можно было не освещать.
– Телевидение транслировало его речь на всю страну. Он прямо пыжился от гордости, пока мы не начали скандировать «Тимишоара, Тимишоара».
Мишнер знал о событиях в Тимишоаре, городке на западе Румынии, где один священник отважился наконец открыто выступить против Чаушеску. Когда реформированная Православная церковь, полностью подконтрольная властям, лишила его сана, по всей стране начались волнения. Спустя шесть дней на площади, где сейчас стоял Мишнер, вспыхнули беспорядки.
– Надо было видеть лицо Чаушеску. На секунду он растерялся, не знал, как поступить, и мы поняли, что пора действовать. Мы прорвали оцепление – и… пути назад уже не было.
Она понизила голос:
– Потом появились танки, водометы – и началась стрельба. В тот вечер убили многих моих друзей.
Стоя на холоде, Мишнер держал руки в карманах куртки, выдыхая изо рта пар. Он не мешал ей вспоминать, зная, что она гордится своим участием в этих событиях. Он был тоже горд за нее.
– Хорошо, что ты снова со мной, – сказал он.
Она повернулась к нему. Кроме них, по площади гуляли под руку и другие пары.
– Я скучала по тебе, Колин.
Он где-то читал, что у каждого человека в жизни бывает встреча с самым близким и бесценным человеком, о которой ты вспоминаешь потом, в трудные минуты, и тебе становится легче. Для него это была Катерина. Почему-то ни церковь, ни Бог не смогли занять ее место в его сердце.
Она придвинулась ближе:
– Тибор сказал поступать, как велела Мадонна. Что это значит?
– Понятия не имею.
– Но ты можешь узнать.
Мишнер понял ее и вытащил из кармана конверт с ответом отца Тибора.
– Я не могу его открыть. Ты же знаешь.
– Почему? Мы купим другой конверт. Климент ничего не узнает.
Сегодня он и так не смог устоять перед искушением, прочитав письмо Климента.
– Зато я буду знать.
Он понимал, что отказ звучит неубедительно, однако спрятал конверт обратно в карман.
– Климент сделал из тебя верного слугу, – съязвила Катерина.
– Он Папа, и я уважаю его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114