Она только услышала звук мотора машины, резко, агрессивно набиравшей скорость, потом в глаза ей ударил ослепительный свет фар, заставивший ее заслонить глаза рукой.
И ужасный, отвратительный звук, когда ее ударило крылом машины.
А потом не стало ничего.
18
Она пришла в себя в палате «Скорой помощи» в больнице «Сент-Пьер». Все были к ней очень добры и говорили, что она спаслась чудом. Левая рука была сломана, но больше никаких серьезных повреждений, только ушибы и небольшие порезы.
– Сначала, – сказал один из врачей, молодой, торопливый и на вид очень усталый, – я наложу вам гипс на руку, вы останетесь здесь на ночь, а утром, если все будет хорошо, мы можем отправить вас домой.
Оливия взглянула на него. Туман у нее перед глазами еще не совсем рассеялся.
– Машина не остановилась, да?
– Да, мадемуазель. С вами хотят поговорить полицейские.
– Хорошо.
Он легко коснулся ее правой руки и покачал головой:
– Поистине, мадемуазель, вам очень и очень повезло.
Оливия была склонна ему поверить, так же как и медсестре, тоже твердившей о чуде, потому что у нее не было никаких сомнений – ее хотели убить.
Она даже не стала спрашивать о своей дорожной сумке. Было ясно, что она исчезла.
– Это был преднамеренный наезд, – говорила она двум офицерам полиции, которые брали у нее показания, пока она сидела в вестибюле и ждала, пока ей наложат гипс.
– Водитель не смог остановиться, – сказал один из них. – Вероятно, он растерялся.
– Или она, – вставил второй полицейский.
– Вы говорите, вы не разглядели водителя, мадемуазель?
– Я вообще ничего не видела, кроме фар, – проговорила Оливия. – Я даже не могу сказать, какой марки и какого цвета была машина.
– Может быть, они заявят о несчастном случае позже, – сказал первый полицейский. – Иногда так бывает.
– Но не в этот раз, – начиная злиться, возразила Оливия. – И это не несчастный случай.
– Почему вы это утверждаете, мисс Сегал? – спросил полицейский, нахмурившись.
На мгновение она закрыла глаза:
– Это очень долгая история.
– Может быть, вам лучше отдохнуть, мадемуазель? Оливия открыла глаза:
– Вы пытаетесь найти машину? Второй полицейский пожал плечами:
– Мы почти ничего не можем сделать, мадемуазель. У нас нет никаких данных, даже описания автомобиля.
– Вы уверены, что ничего не можете вспомнить? – спросил первый полицейский.
– Было темно, – тихо произнесла Оливия. – И это случилось так быстро. – Она умолкла, потом спросила: – Неужели никто ничего не видел?
– Увы, пока никто ни о чем не заявлял, – ответил полицейский.
– Может быть, потом, – вяло добавил второй. Они повернулись к выходу.
– Я должна сказать вам о сумке, – остановила их Оливия.
– Вы уже говорили, мисс Сегал, – терпеливо проговорил полицейский. – Она пропала.
– Она украдена, – сказала Оливия.
– Это весьма вероятно, – кивнул он. – Какой-нибудь случайный прохожий…
– Ее украл водитель машины, – перебила его Оливия, – или его подручный.
Полицейские обменялись быстрыми взглядами.
– Вам необходимо как следует отдохнуть, – сказал один из них.
– Но я хочу вам рассказать, объяснить, – возбужденно заговорила Оливия.
– Не сегодня, – успокаивающим тоном произнес полицейский.
– Подумайте, мадемуазель, – уже более твердым тоном подхватил второй, – вы сегодня совершили два утомительных путешествия, вы сами признаете, что очень устали, и, возможно, были слегка рассеянны, вы пили вино в поезде…
– Один бокал, – произнесла Оливия со всей возможной твердостью, но из-за боли в руке и укола она чувствовала себя совсем разбитой. – И это не несчастный случай.
– Возможно, вы правы, мисс Сегал, – сказал второй полицейский. – Но сегодня мы все равно ничего не выясним. А вам лучше всего отдохнуть.
– Как я могу отдыхать, если кто-то собирается меня убить?
Полицейский серьезно взглянул на нее:
– Почему вы так уверены, что наезд был преднамеренным?
Оливия тяжело вздохнула.
– Я уже говорила вам, что это долгая и страшная история, – устало проговорила она, – и, наверное, на вашем месте я тоже бы не поверила, но все это имеет отношение к военным преступлениям в Германии. Если я права, то тот, кто пытается меня убить, убил еврейскую семью двадцать лет назад.
Едва договорив, она поняла, что совершила ошибку. Ей на минуту удалось завладеть их вниманием, как бы скептически они ни были настроены. Но как только она произнесла «военные преступления» и «еврейскую семью», они тут же потеряли к ней всякий интерес. Она знала, в отчете они напишут, что у нее шок, или контузия, или что-нибудь в этом же роде. А впрочем, глядя на их лица, нетрудно было предположить, что они думают, будто она просто ненормальная.
Ночью она проспала в одноместной палате чуть больше двух часов и проснулась около четырех утра. В голове у нее все еще стоял туман, но она с внезапной ясностью почувствовала, что ей просто необходимо поговорить с Джимми. Он выслушает ее и поверит ей, она заставит его поверить. Но важнее всего было заставить его понять, что, как только он узнает правду о Хуане Луисе, он будет подвергаться той же опасности, что и она. Пока она сражалась со своей неподвижной и поразительно тяжелой левой рукой, набирала номер и заказывала международный разговор, у нее мелькнула мысль о том, что, может быть, лучше оставить его в неведении. Но она отвергла эту мысль. Джимми должен был узнать. Карлос наверняка хотел бы, чтобы сын знал.
Джимми не оказалось дома, и вдруг Оливия вспомнила, что он собирался провести несколько дней в особняке Ариасов в Ньюпорте, потому что семья праздновала день рождения Майкла.
Она положила трубку, изо всех сил стараясь прогнать сон, подумала о записной книжке, но та, конечно, осталась в дорожной сумке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106