Им было бы тепло и уютно, а горе осталось бы здесь, на вершине, никем не потревоженное. А теперь они стоят на этом – таком красивом и таком страшном – холме, а горе так близко, словно настигло их только вчера. И она сама виновата в этом.
– Я не думаю, что это была ошибка, – услышала она мягкий ответ Энни.
– Я тоже, – отозвался Джим.
Оливию захлестнула теплая волна любви и благодарности, растопившая часть льда, который сковывал ее душу. Ей стало легче. На самом деле она не умела долго чувствовать себя виноватой, это было не в ее натуре.
– Я думаю, мы должны были сюда прийти, – проговорила она. – Для этого дня никакое другое место не годится.
Они взялись за руки и некоторое время стояли молча, закрыв глаза, вызывая в памяти образы прошлого. В 1976 году им не позволили увидеть место происшествия, но кадры телевизионной хроники были достаточно красноречивы. Большая часть кабины лежала именно в том месте, где они сейчас стояли. Вместе с останками.
– Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? – наконец спросила Оливия.
– Пожалуй, нет, – отозвался Джим.
– Мы уже все сказали раньше, – проговорила Энни. – Они знают, о чем мы думаем.
Снова все трое погрузились в молчание. Ветер стал сильнее, он щекотал им уши, трепал волосы, нес с собой нежные летние запахи травы, нагретой солнцем земли и диких цветов. Он дул так сильно, словно старался унести прочь остатки памяти о том страшном дне, когда огонь обезобразил склон холма уродливыми шрамами.
– Ну что, пошли? – сказал Джим.
– Я готова, – ответила Энни. Они оба взглянули на Оливию.
– Ливви? Оливия кивнула.
Они медленно стали спускаться и держались за руки, пока их не разъединила узость тропинки. Потом они вышли на дорогу, где ждал наемный автомобиль, готовый доставить их в деревенскую гостиницу. Оживленные горячим душем, глотком виски – от виски не отказалась даже Энни, которая редко пила вино и в рот не брала более крепких напитков, – и прекрасным ленчем, состоявшим из только что пойманного лосося, трое друзей почувствовали, что постепенно возвращаются к реальности. Воспоминания ускользали, улетали прочь, ибо первоначальная боль давно прошла, успокоенная временем и течением жизни.
– Десять лет, – произнесла Оливия уже потом, после ленча, когда они гуляли вдоль реки. – Кто бы мог подумать десять лет назад, что мы снова сможем быть счастливыми? Жить нормальной жизнью.
– И все же это произошло, – отозвался Джим. – Энни – мать троих детей, а я давно женат…
– Правда, женат на Кэри, – сухо вставила Оливия.
– Ливви, перестань, – поморщилась Энни.
– Все мы знаем, что думает Оливия о Кэри, – непринужденно заметил Джим. – Кстати, ты, Энни, думаешь примерно то же самое, хотя ты слишком хороший человек, чтобы произносить это вслух.
– Ага, значит, я плохой человек? – язвительно осведомилась Оливия.
– Ну что ты, ты просто очень честный человек, – с улыбкой ответил Джим.
– Я знаю.
Оливия поддала носком комок земли. Солнце прорвалось сквозь облака, стало совсем тепло. Резкий ветер давно превратился в легкий бриз, и казалось, миллионы миль отделяют их от страшного холма.
– Думаю, я никогда не была такой хорошей, как вы оба, – потому и осталась старой девой.
– Для старой девы ты слишком любишь секс, – заметил Джим.
– Стало быть, я не только плохая, но и развратная. И еще настырная.
– Так оно и есть, – согласился Джим. – Но мы все равно тебя любим.
– Знаешь, какая ты? – задумчиво проговорила Энни. – Ты прирожденный лидер.
– Вот уж нет! – возмутилась Оливия.
– Именно так, – сказала Энни.
– Ты – наша движущая сила, – подтвердил Джим. – Ты притягиваешь нас друг к другу, как бы далеко ни разбрасывала нас судьба. – Он замедлил шаг, огляделся по сторонам. – Неплохое место для снимка.
Фотоаппарат неизменно присутствовал при каждой их встрече. Это было частью ритуала, и, пожалуй, только эти снимки, бережно перебираемые после расставания, обозначали для них течение времени. Когда бы и где бы они ни встречались, им казалось, что ничто не изменилось, потому что не менялись их чувства друг к другу. И только потом уже на фотографиях становилось видно, что миниатюрная, золотоволосая, голубоглазая Энни, пожалуй, чересчур похудела. Или что вокруг темных глаз стройного, элегантного и светского Джима образовались морщинки, а в его темных, почти черных волосах заблестели одна-две седые пряди. Или что время стерло с подвижного, выразительного лица Оливии с высокими, несколько славянского типа скулами, далеким от совершенства носом и удивительными зелеными глазами часть той почти бесшабашной смелости, которая всегда была ее фирменным знаком.
– Когда вы говорите, что я у вас лидер, – сказала Оливия позже, после того как фотоаппарат несколько раз щелкнул, – вы на самом деле имеете в виду, что я вами помыкаю.
– Совершенно верно, – не стал отрицать Джим.
– Я вас тяну, толкаю, проедаю вам мозги до тех пор, пока мы не находим способа снова встретиться.
– Вот именно, – кивнула Энни.
– И за это мы тебя любим, – с теплой улыбкой добавил Джим.
– Вот почему мы собрались сегодня, – сказала Энни. – Ты – причина, по которой мы здесь.
– Неправда, – возразила Оливия. – Мы здесь потому, что сегодня такой день.
– Не совсем, – покачал головой Джим. – Если бы не ты, мы с Энни скорее всего дали бы сегодняшнему дню пройти незаметно… О нет, мы наверняка позвонили бы друг другу, выпили бы по бокалу вина в память о них, но мы не поднялись бы на этот холм. И что более важно, мы были бы врозь. – Немного помолчав, он продолжал: – В основном потому, что предпочли бы не сталкиваться с этим снова лицом к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106