они способны десятилетиями хранить воспоминание о том, что с ними один раз обошлись пренебрежительно, как хранят на чердаке старые инструменты, назначения которых уже никто не знает, или огромные, почерневшие от времени ключи, которыми уже не открыть никакой двери. В городе, подумал он, все проходит быстрее, там ничего не хранят долго, в том числе и злобу.– А Глория?– Глория не хотела об этом ничего знать. И с нами никогда на эту тему не говорила. Она заезжала к нам время от времени и старалась быть вежливой, но говорить нам было особо не о чем.– Глория была другой, – опять вмешался сын, подходя к очередному дереву. Его восхищенный тон и изменившийся голос очень удивили детектива. Парень начинал его беспокоить. До сих пор о нем никто не упоминал. Он даже не знал его имени.– Она была у вас накануне?– Накануне?– Накануне убийства.– Нет, – сказал старик. – Мы не знали, что она приехала сюда на выходные. Утро субботы мы провели на этом же самом месте за тем же самым занятием. До следующего дня мы и не знали, что ее уже нет в живых.Детектив хотел спросить, видел ли кто-нибудь, как они работали здесь в половине одиннадцатого утра, но не решился. Ведь он не был лейтенантом.– Она никогда не говорила, что боится чего-нибудь?– Нет, – сказал Клотарио. – Нам не говорила.– Тот, кто ее убил, наверняка приехал с ней, – сказал юноша.В первый раз отец кинул на него взгляд, который можно было истолковать как немой приказ замолчать.– Что ты имеешь в виду?– Глория встречалась с этим скульптором, у которого дом на реке. Все это знают.– Давид! – прикрикнул на парня отец.– Ищите среди них. А мы ничего не знаем, – добавил юноша.Купидо вытащил из своей сумки бумагу, на которой был рисунок, скопированный со значка, и показал его обоим:– Вы когда-нибудь видели этот рисунок?Отец и сын внимательно посмотрели на бумагу.– Нет, – ответили оба.Сыщик положил ее в свой портфель, простился и направился к машине. За его спиной тотчас снова раздались звуки ножей, обрубающих оливковые ветки.
– Мне уже сказали, что вас зовут Рикардо Купидо и вы расследуете смерть этой девушки. Еще говорят, что вы очень талантливы.– Насчет последнего вас обманули, – возразил Купидо. – Такие похвалы обычно воздают только мертвым, – пошутил он.Старуха изобразила подобие улыбки, едва приоткрыв рот, и по лицу ее побежали морщины. На секунду, когда он склонился перед нею, чтобы пожать руку с маленькими овальными часами из чистого золота, она показалась ему более старой, чем выглядела. Должно быть, ей было лет семьдесят, но, даже сидя в глубоком кресле с высокой спинкой, она производила впечатление статной женщины. Белое лицо выделялось на темном фоне кресла, и в этом была какая-то изысканность, для которой Купидо не нашел другого определения, кроме как «аристократическая». Тонкие и седые, как паутина, волосы были собраны в пучок высоко на затылке, но он совсем не казался строгим. Серьги гармонировали с бусами – украшения из старинного золота, изготовленные весьма причудливо, таких сейчас уже не делают; детектив вспомнил, что видел похожие на своей матери в дни, когда с самого дна сундуков доставали фамильные драгоценности и тяжелые старые костюмы, а извлекались они на свет божий только по большим праздникам. Донья Виктория же носила их как нечто повседневное, и ценность украшений абсолютно ее не интересовала. Она была в черном, но на ней этот цвет не казался траурным.– Хотите что-нибудь выпить? Портвейн, рюмку коньяку?– Коньяк, благодарю.– Октавио, будь добр.Человек, представившийся: «Октавио Эспосито, очень приятно», – сидел немного поодаль, на втором плане; он снова встал и подошел к темному серванту, стоявшему в глубине большой залы, налил коньяк в рюмку, а две маленькие рюмочки, украшенные позолоченной филигранью, наполнил портвейном, затем поставил их на поднос, покрытый вышитой салфеткой. Купидо увидел на уголке инициалы доньи Виктории. Все в этом доме – каждая вещь, каждое украшение, – казалось, имело ценность само по себе, независимо от обрамления: начиная от идеально вытесанных камней фасада и кончая залой, где старинная мебель безупречно сохранилась, потому что ее часто полировали воском; от огромной бронзовой хрустальной люстры, где не хватало одной подвески, до мраморных лестниц, ступени которых, по слухам, были сделаны из могильных плит с затопленного кладбища.Донья Виктория подождала, пока детектив поднесет коньяк к губам, и начала медленно пить свой портвейн. Эспосито сидел перед высоким окном, и Купидо разглядел язвы на его нижней губе, характерные для герпеса. Это было первое в нем, что привлекло внимание сыщика, и он удивился, потому что всегда смотрел в глаза собеседнику; только животным, которых он боялся, Рикардо всегда сначала смотрел в пасть. Эспосито был высок, худощав и немного бледен. Носил очки в металлической оправе, которые в сочетании с бледной кожей придавали ему грустный вид семинариста, посвятившего себя учебе и лишенного какого бы то ни было общения.– Полагаю, вам уже сообщили, что я – одна из главных подозреваемых в деле об убийстве этой девушки, – прервала тишину донья Виктория, ставя свою рюмку на стол.Детектив молчал, раздумывая, должен ли врать.– Не такими словами, – ответил он.Донья Виктория снова напустила на лицо полуулыбку, будто это и ожидала услышать. Между тонкими губами на мгновение блеснули зубы, слишком белые для того, чтобы быть настоящими.– Вы к тому же еще и весьма учтивы. Меня об этом не предупредили. Но я прошу: пусть ваша вежливость не помешает нам быть искренними. Я хорошо знаю этот город, – сказала она, кивнув головой в сторону окна, – и знаю, что половина его обитателей указывает на меня пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94