Словно сброшено ненужное бремя…Снизу доносились голоса о чем-то спорящих родителей. Слова были неразличимы, но они звучали зло. Матильда встала. Мерседес откинула край одеяла, чтобы девушка могла лечь. Тело монашки пахло мылом, которым мыла ее Кончита.– Выключить свет? – спросила Мерседес. Матильда опустила распухшие веки.– Да.Они молча лежали в темноте. Каждая думала о своем. Голоса Франческа и Кончиты становились все приглушеннее и наконец совсем растворились в тишине.Мысли Мерседес вернулись к главной теме ее раздумий последних двух недель. Война. Она наконец пришла.От сознания грандиозных масштабов этой трагедии у нее по спине побежали мурашки и похолодела кровь. Война. Война с фашизмом. И не только в Испании, а во всей Европе. Во всем мире!В ее воображении победа представлялась как открывающиеся тюремные ворота. Вот уже показались первые ободранные, обессиленные, ослепленные темнотой заключенные, с трудом передвигая ногами выходящие на волю. Этот тоненький ручеек постепенно превращается в могучий поток миллионов угнетенных, хлынувший на свободу, к свету. Их взволнованные голоса сливаются в единый богатырский гул, от которого, кажется, сотрясаются небеса.Это было такое величественное видение, что у Мерседес захватило дух. Она почувствовала себя во власти какой-то волшебной силы, взывающей к ней, притягивающей ее.А что, если на дымящихся полях сражений она встретит Джерарда? Сможет ли она убить его? Мерседес представила, как, направив ему в грудь пистолет, она будет смотреть в эти черные глаза с тяжелыми веками. «Джерард Массагуэр, ты пошел против своего народа».Она лежала с торжественно-суровым лицом, уже не слыша, как рядом всхлипывает Матильда.Дом медленно погружался в сон.
Через несколько недель стали прибывать беженцы из Астурии. Они привезли с собой и ужасные истории о зверствах фашистов. Истории о массовых погромах и убийствах. О грабежах, поджогах, насилиях. О раздавленных гениталиях, о выколотых глазах.В порыве бешеного гнева бедняки схватили несколько десятков местных буржуев, которые на следующий день были увезены в неизвестном направлении отрядами милиции.– Из дома не высовывайся, – озабоченно сказала Кончита Матильде Николау. – Даже к окну не подходи. – Она повязала остриженную голову монашки платком и дала ей передник, какие обычно носят служанки, – Если с тобой кто-нибудь заговорит, притворись простушкой. Ты моя двоюродная сестра из Сиджеса. Зовут тебя Кармен Баррантес. Приехала помогать нам по хозяйству. И сделай вид, что у тебя не все дома. Поняла?Округлив от страха глаза, Матильда кивнула.Однажды вечером, когда они чистили на кухне картошку, Мерседес, склонив набок голову, критически взглянула на Матильду.– Если бы какой-нибудь мужчина позвал тебя вернуться в Сиджес, ты ушла бы из монастыря?– Это оскорбительный вопрос! – вспыхнула монашка.Мерседес чуть заметно приподняла брови.– Разве? А почему?– Потому что моя вера выше этого! И не думай, что в Сиджесе или где-то еще я никогда никому не была нужна!– Я не хотела тебя обидеть, – мягко сказала Мерседес.Матильда с досадой крутанула ножом, выковыривая из картошки глазок.– Однако именно так и получилось.– Хорошо, тогда спрошу иначе: ты кого-нибудь оставила в Сиджесе?– Я не такая красотка, как ты, – пробурчала Матильда.– Но все же ты очень милая. У тебя красивые глаза.– А у тебя здесь кто-нибудь есть? Ну… мужчина?– Ненавижу мужиков! – Мерседес зло полоснула ножом по картошке. – Ненавижу.– А ты когда-нибудь… была… с мужчиной? Мерседес улыбнулась.– А ты, сестра Матильда?С тех пор как она уехала из Сиджеса, Матильда ни разу не делилась своими сокровенными мыслями с кем-либо из мирян. Уже почти четыре года она вообще не разговаривала со своими сверстницами.– Был там один, – проговорила она и на несколько секунд прикусила свой кулак. – Вдовец, да еще урод, каких свет не видел. Меня хотели выдать за него замуж, потому что другие мужчины отказывались брать меня в жены. И деньги у него были. И вот как-то раз он меня подкараулил и начал целовать… лапать…– Он тебя?..– Хотел. Заставил меня взять в руку… его штуку.– Старый грязный козел! – сочувственно воскликнула Мерседес.– Он стал одной из причин, по которым я оказалась в Сан-Люке. Слишком уж страшно было представить, что всю оставшуюся жизнь придется прожить с этой отвратительной скотиной.– Ну и правильно поступила.– Я знаю, о чем ты подумала.– О чем же?– О том, что я стала монахиней только для того, чтобы избавиться от этого вонючего старика.– А что еще тебе оставалось?– Были и другие мужчины. Получше. Но я все равно ушла бы в монастырь. На то была Божья воля. А ты не ответила на мой вопрос. Была ты когда-нибудь с мужчиной?– Нет, – сказала Мерседес после короткой паузы.– Так ты девственница?Снова короткая пауза.– Да.– Это же чудесно, – заявила Матильда.– Не знаю. Я об этом не задумывалась.– Никогда?– Данный вопрос меня совершенно не волнует. Все это глупости.– А. я не считаю, что это глупости. Это очень серьезная вещь.– Всякие там вздохи и стоны? – презрительно фыркнула Мерседес. – Да в любую летнюю ночь они из-под каждого куста доносятся. Не-ет, у меня определенно есть нечто гораздо более важное.– И что же это?– Дело.– Какое дело?– Война, естественно. Я скоро уезжаю. Воевать. Матильда ахнула, потом недоверчиво прошептала:– Да брось ты!– Нечего тут бросать. Я собираюсь вступить в ряды милиции.Монашка даже перестала чистить картошку.– Женщине нет места на войне, Мерседес.– Я стреляю из винтовки не хуже любого мужчины. Могу водить грузовик, ухаживать за ранеными. Буду делать все, что мне прикажут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124